Метамодерн в музыке и вокруг нее - [56]
– оттянуть качели, отпустить их и смотреть, как они постепенно останавливаются;
– повернуть песочные часы и наблюдать, как песок медленно стекает вниз;
– остановиться на океанском пляже и наблюдать, чувствовать и слушать, как волны постепенно погружают ноги в песок»[333].
Эта «замедленность» приводит к особой меланхолии минимализма, в общем-то неизбежной при любом замедлении: как сказал Николай Олейников, «замедленная съемка показывает, как грустны все движения человека»[334].
Минимализм в музыке также первым ответил на конфликт массового и элитарного: по сути, он вышел из американской популярной музыки послевоенных десятилетий, в которой доминировали джаз и бибоп.
Минимализм представляет собой смерть автора в музыке: по совпадению, культовое эссе Барта было написано в том же году, что и первые поворотные репетитивные пьесы Стива Райха (1968)[335]. Мартынов отмечает: «В условиях opus-музыки текст является целью, а контекст, или ситуация воспроизведения данного текста, является средством. В музыке классического, или „чистого“, минимализма все обстоит ровно наоборот: контекст является целью, а текст – лишь средством, приводящим к возникновению ситуации контекста..»[336].
Классифицировать минималистские практики можно по ряду параметров: размеру и сложности паттернов, типу лежащей в их основе гармонии (тональная, модальная, относящая к какой-либо конкретной эпохе или стилю), ладу (мажорный, минорный, нейтрально-ладовая диатоника или, например, трихордная попевка), типу «развития» внутри формы[337] (до почти симфонического развития доходит Стив Райх в Different trains и Джон Адамс в Нallelujah Junction), и даже – наличию и отсутствию репетитивности[338].
Для разговора о музыкальном метамодерне разделим минималистские сочинения по типу аффекта: получатся два этапа – фаза ударного минимализма и фаза сентиментального минимализма.
Уже ударный минимализм (1960-е годы) многими своими чертами предвосхищает метамодерн, это: возврат к тональности, радикальное смещение от элитарного к массовому (и кризис этих категорий вообще), «обнуление» автора (минималистские паттерны очень часто настолько просты, что их под силу придумать любому человеку), наконец, «дление» одного аффекта вместо нарративной драматургии.
Но в полном смысле к метамодерну может быть отнесена только вторая фаза минимализма – сентиментальный минимализм: он был предвосхищен Canto ostinato и активно развернулся в конце 1990-х годов.
К ней относятся те минималистические произведения, в которых присутствует модус отстраненной сентиментальности: это Sweet air Дэвида Лэнга вместе со многими другими сочинениями группы Bang on a can, многочисленные опусы Симеона тен Хольта, музыка Владимира Мартынова. «Сентиментальный» минимализм оперирует в качестве паттернов «сентиментальными» формулами: фрагментами мелодий и целыми мелодиями, часто стилистически относящими к эпохе романтизма.
Сентиментальную фазу минимализма от его ударной фазы отделяет не столько хронологическая граница, сколько граница аффекта. Там, где на смену праздничной ударности или ударности «трагической» приходит мягкость и особая отстраненная сентиментальность – начинается метамодерн.
Отличие ударного от сентиментального минимализма – и в разном культурном и музыкальном контексте, в котором они возникают и с которым они неизбежно взаимодействуют.
При своем возникновении в 60-е годы минимализм был радикальным жестом, он шокировал. По точному замечанию П. Поспелова, «первые минимальные эксперименты вовсе не пытались удобно улечься в ухо слушателю. Наоборот, они уничтожили то последнее, что крепко связывало авангард с традицией – идею целого как логической конструкции, основанной на свойствах памяти и организованной внутренними отношениями»[339]. В раннем – ударном – минимализме слишком отчетливой была фигура обнуления, слишком короткими и лапидарными паттерны, наконец, слишком индивидуальным сам композиторский жест Терри Райли, Ла Монте Янга и Стива Райха – которые сохранились в истории как отцы минимализма, как яркие композиторские фигуры с узнаваемым стилем.
Не таков сентиментальный минимализм. Обнуляющим жестом он уже не выглядит – после минимализма 1960-х «мелодический» минимализм кажется скорее откатом назад: поэтому и фигура Симеона тен Хольта менее известна в музыкальном сообществе, как будто его «не за что» вписывать в историю. А ведь так и есть – в той степени, в которой история является историей инноваций. Сегодня, в эпоху четвертой промышленной революции, минимализм уже не может звучать радикально – он привычен, как музыкальные обои, которыми, впрочем, и является (вспомним идею меблировочной музыки Сати), и в то же время актуализируется как единственный возможный музыкальный ответ на постмодерную информационную травму, единственно возможная музыка эпохи четвертой промышленной революции.
Чистый пример «сентиментального минимализма» Sweet air (1999) Дэвида Лэнга.
Дэвид Лэнг как-то повел сына к зубному врачу, где мальчику дали веселящий газ – чтобы ему было не так страшно ставить пломбу; врач назвал его «сладкий воздух». Газ подействовал. И Лэнг осознал, что одна из главных функций музыки – утешать
Долгожданное продолжение известной книги Сергея Носова. Занимательность, легкость повествования, неповторимая авторская интонация, ненавязчивый юмор, свежий и неожиданный взгляд на вещи, от которых не принято ждать ничего интересного, однако представляемые в совершенно новом, необыкновенном свете, – все это свойственно не только первой книге, но и продолжению. Герои новой книги – в основном не самые известные, малоизвестные и вообще не известные (есть и такие в Петербурге) памятники. Все они «живут» напряженной и скрытой от неподготовленного наблюдателя жизнью, часто вступая в контакт с людьми и окружающей средой.
«…Прошло более 70 лет после окончания Великой Отечественной войны, заросли окопы и поля сражения, но память человеческая хранит сведения о воинах, положивших свою жизнь, за Отечество. Им было суждено много сделать для страны и своего народа. Евгений Вучетич – воин, гениальный скульптор XX столетия – это сделал.Он сохранил своими произведениями, своим талантом память о войне, о жизни, о подвигах предыдущих поколениях человечества, размышляя о великом завоевании народа.Скульптура «Родина-мать зовет» признана мировым шедевром.
Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.
Эта книга о памятнике мирового значения в Крыму – античном городе Херсонесе (на окраине современного Севастополя). Херсонес Таврический уникален: на маленькой (всего 40 га) территории бывшего города, в его руинах и в земле оказались законсервированы свидетельства двух эпох, двух мировых цивилизаций – античной и византийской.В книге рассказано об архитектуре и искусстве античного Херсонеса (конец V в. до н. э. – IV в. н. э.). Ее авторы – искусствоведы, многие годы работавшие в Херсонесском музее-заповеднике, на месте изучившие его замечательные памятники.Книга рассчитана как на специалистов, так и на массового читателя, на всех, кто интересуется искусством и историей.
Книга посвящена ярчайшему явлению в российском андеграунде – декадентскому движению «Бархатное подполье», которое в 2015 году отмечает 10-летний юбилей. Фестиваль «Бархатное подполье» в нулевых стал самым загадочным и богемным мероприятием Москвы, породив массу последователей, в том числе в Москве, Воронеже, Санкт-Петербурге.Перед вами увлекательный рассказ об истории фестивалей и салонов, закулисных интригах и тайной жизни участников «Бархатного подполья», публикуемые впервые воспоминания, редкие фотографии, афиши и многое другое.Издание дополнено искусствоведческими статьями, посвященными таким важным для «Бархатного подполья» понятиям, как «декаданс», «эскапизм», «дендизм».
«Пятого марта в Академии художеств открылась вторая выставка «Общества выставок художественных произведений». С грустными размышлениями поднимался я по гранитным ступеням нашего храма «свободных искусств». Когда-то, вспомнилось мне, здесь, в этих стенах, соединялись все художественные русские силы; здесь, наряду с произведениями маститых профессоров, стояли первые опыты теперешней русской школы: гг. Ге, Крамского, Маковских, Якоби, Шишкина… Здесь можно было шаг за шагом проследить всю летопись нашего искусства, а теперь! Раздвоение, вражда!..».