Метамодерн в музыке и вокруг нее - [54]
Американский минималист Терри Райли говорил «вещи звучат по-другому, если вы их слышите больше одного раза». Минимализм – непрерывная иллюстрация этого принципа: долгое повторение меняет качество материала, и, что еще важнее, качество слушания музыки и даже самого ее слушателя, который теперь не столько воспринимает звучащий музыкальный текст, сколько ощущает себя существующим в нем.
Минимализм – это музыка одновременно самая заметная и самая незаметная, можно погрузиться в нее полностью (и это погружение будет более глубоким, чем самое внимательное интеллектуальное слушание не-минималистической музыки), а можно вообще игнорируя ее сосредотачиваться на другом.
Именно поэтому, родившийся в 1960-е годы как противопоставление серийной музыке и, шире, техникоцентристских «музык» послевоенного авангарда, минимализм сегодня не только не утратил своего значения, но, кажется, все продолжает расцвечиваться новыми гранями и набирать обороты.
Кризис идеи развития – центральное событие музыки XX века; хронологические границы его размыты, но примерно в 1950-х-60-х годах он начинает осознаваться все отчетливее. Из его ощущения выросли «момент-форма», а позднее и импровизационная музыка Карлхайнца Штокхаузена, и Лекция о ничто, и в принципе «ничто» рефлексия Джона Кейджа, и – отчасти – сонористика, алеаторика и спектрализм.
Развитие в какой-то момент оказалось в тупике сразу в двух смыслах: как развитие музыкальной темы (любого типа) в произведении от начала к концу, так и развитие самой музыки с течением времени – то есть устремленный вперед и вверх исторический вектор, «исторический прогресс». Поэтому переосмыслению подверглись одновременно нарративная драматургия с одной стороны и сама идея и ценность нового – с другой.
Кризис развития как самой идеи линейной последовательности был во многом обусловлен появлением электрических медиа. Как пишет М. Маклюэн, после печати, разбивающей движение руки на серию последовательных дискретных шагов «теперь, в электрическую эпоху, конвейер устарел, поскольку синхронизация перестала быть последовательной. Благодаря электрическим пленкам может симультанно происходить синхронизация любого числа различных действий»[323]. Информационная травма уже тогда затрудняла обычное – линейное, последовательное – познание чего-либо, заставляя вырабатывать новые способы обучения и научного исследования; через несколько десятилетий тотальный Интернет превратит все это в полностью горизонтальную лабиринтную сеть.
Кризис идеи развития – это также кризис «проективного пространства» (термин Генриха Орлова) – того воображаемого пространства, в которое помещает музыкальное время западный человек, мыслящий музыкальную структуру: «…проективное пространство оказывается не сплошным, а „сетчатым“-пространством точек пересечения вертикалей и горизонталей. На этом сетчатом экране тона находят свои проекции, объединяются в более крупные единства, схватываются и фиксируются памятью как одномоментные конфигурации. ‹…› Эта интеллектуальная работа не приближает и не может приблизить слушателя к переживанию или постижению времени, потому что она направлена к прямо противоположной цели – к преодолению времени, к исключению его из опыта»[324]. К середине столетия форма-кристалл, форма, подразумевающая структурное, архитектоническое схватывание утрачивает свои позиции, уступая место предельно концентрированному проживанию момента.
Генрих Орлов также противопоставляет образы «кристалла» и «пламени»: кристалл – то, что привыкли конструировать из элементов западные композиторы, пламя – то, как происходит восточный музыкальный процесс. Кристалл-результат победы над временем и бегства от него: «материализованное в звуке время стало трактоваться как некий строительный материал, который можно измерять, делить на части, эти части сравнивать между собой, укладывать в ряд, как кирпичи или каменные блоки, выстраивая из них все более крупные единства, и продолжать до тех пор, пока крупная музыкальная форма не приобретет масштабность, величие и законченность „звукового собора“»[325].
Концепцию времени-стрелы, восприятие времени как пространственного вектора современный западный человек приобретает именно в социуме – так, например, школьная и университетская наука чаще всего представляет время как линию – «пустую однородную протяженность»[326], вдоль которой выстраивается последовательный ряд событий. «Линейно-пространственная концепция времени неизбежно ведет к пониманию жизни и истории как эволюции – прогресса, совершенствования, достижения»[327], кризис идеи развития также может быть определен как кризис времени-стрелы.
60-е годы – это время развития контркультуры, движений хиппи, появления неофициальной музыки, объединяющей массы – таким было, например, Лето Любви в Сан-Франциско (1967 год), когда в квартале Хейт-Эшбери собрались сто тысяч хиппи. Это время ЛСД-революции, психоделики, когда музыка возвратила себе способность превращаться в ритуал, объединять массы людей, служить ментальным афродизиаком для толпы.
