Месяц смертника - [7]
Буду ли я белый, серый, коричневый, чёрный или розовый и цветущий — всё равно. Внешняя форма контейнера большого значения не имеет.
Распыление…
Машина ещё раз повернула направо.
Снова забор. Белый, плотно пригнанный в сплошную, идеально ровную плоскость, кирпич.
Похож на прежний. Возможно, это он есть, только мы объезжаем огороженную территорию с другой стороны.
Потемнело — и слева, отсекая пространство поросших кустами пустырей, тисками дорогу в узкий просвет, потянулся забор из того же белого кирпича.
Стоп. Тупик. Глухой тупик.
Заборы сомкнулись. Стена с трёх сторон.
Машина остановилась, едва не ткнувшись бампером в наискось, по диагонали зачернённою тенью кирпичную кладку.
Водитель заглушил двигатель.
Щёлкнув тумблером, выключил кондиционер.
Прыгнула вверх кнопка замка на двери.
— Welcome, — сказал Ли и широким жестом гостеприимного хозяина показал на дверь справа от машины.
Я сразу и не заметил её.
Стальная, массивная дверь, выкрашенная светло-серой краской, полностью сливалась со стеной. В одну линию.
Ни единого выступа. Нет дверной ручки. Нет ни замка, ни замочной скважины. Нет дверного глазка. Нет ничего.
Только ровная стальная поверхность.
Мы остановились точно у неё.
Видимо, водитель очень хорошо знал, где и как надо останавливаться.
Ли вышел из машины (еле сумев выбраться — настолько узок был этот проулок).
Подошёл к двери.
Вынул из чехла на поясе мобильный телефон и набрал номер.
Потом, ни сказав ни слова, отключил его и снова убрал в чехол.
Через полминуты дверь бесшумно открылась (створка двери ушла внутрь, скрывшись в темноте).
Ли махнул мне, приглашаю войти.
«Точный расчёт», — подумал я.
Ни единого лишнего мгновения на улице.
Из машины — сразу внутрь.
Наверное, на секунду я всё-таки замешкался. Потому что мне показалось, что кто-то наблюдает за мной.
Я готов был поклясться, что где-то там, в стене и на ней, спрятана телекамера.
Но, честное слово, её совсем, совсем не было видно.
Только чувствовалось…
— Игорь, сходил бы ты, поискал отца…
Поздний вечер. Сумерки. Жаркий июльский вечер скоро сменит прохладная ночь. Воздух остывает. Слабеет жар от асфальта, пыльный воздух наполняется влажной прохладой.
Где-то там, вдали, на востоке Москвы собирается гроза. За крышами домов, на рваной кромке синих облаков — короткие вспышки, белые линии, сполохи, отражения дальних молний.
— Поздно уже… — говорит мать.
И зябко кутается в старую, вязаную кофту.
Я знаю — ей не холодно. Страшно.
Она боится за отца.
Я — маленький.
Мне всего только десять лет. Или… Нет, десять. Точно помню, десять. Не больше.
Наверное, не слишком-то это хорошо придумано: посылать ребёнка, такого маленького ребёнка на поиски пропавшего (и, должно быть, изрядно уже набравшегося) отца.
Конечно, она пошла бы сама… Пошла бы, если бы не боялась так этих проклятых, чёртовых, чёрных улиц. Хриплых, грубых голосов, вечного мата, хамства, грязи… грязи!
Грязь, кругом грязь. Внутри, снаружи.
Я плюю на ладони, растираю слюну.
Вытираю ладони о футболку.
— Зачем это? — спрашивает мать.
Она пытается улыбнуться. Ей не по себе. Она дрожит.
«Господи, ну что с ним опять случилось? Неужели прозевала? Неужели зарплата сегодня?»
Я не прощу её. Никогда её не прощу. За то, что родила. За то, что родила здесь. За страх. За ежедневную боль.
За её и свою трусость.
Не прощу!
— Руки мою, — отвечаю я.
И протягиваю ей ладони.
— К ужину. Руки мою. Правда, чистые?
Она подходит ко мне. Наклоняется.
Не прощу — за бедность. За насмешки и издевательства одноклассников. За заплатанные штаны. Ботинки не по размеру. Дермантиновый ранец.
За больные зубы. Слабый кишечник. Вялые мышцы. Плоскостопие.
За сгнивший мозг.
За её доброту, за её проклятое сострадание!
Мой тело — генетическая помойка, зловонная клоака. Я унаследовал всё самое худшее от своих предков. Все их болезни, все их слабости, все их телесные и умственные изъяны.
Все их грехи.
Господь дал им возможность съесть виноград. Я — оскомина.
Омега. Конец.
После меня не будет никого.
Мне десять лет.
— Прости, Игорёк…
Мама плачет. Она сжалась, сгорбилась. Ладонями закрыла лицо. Плечи её дрожат.
Она сидит на табуретке у кухонного окна. Она сидит, поджав ноги. И плачет.
На мгновение мне становится её жалко.
— Мама…
Она вытирает слёзы — пальцами. Не вытирает, скорее — просто размазывает их по щекам.
Нелепая, глупая, бедная мама.
Она всхлипывает.
— Зарплата сегодня… Я и забыла. Прости, Игорёк, раньше надо было отца искать. Он ведь хороший человек, добрый. Мягкий только, любой гад его уговорит…
Она взмахивает рукой, словно обороняясь от невидимого этого гада.
— Как деньги появятся… А ведь о семье не думает. Не до того ему.
Мне трудно понять смысл её слов. Я не могу понять, почему хорошему отцу наплевать на меня.
Жалость сменяется страхом. Я не могу больше оставаться в этой тёмной квартире. Я не могу больше вынести этот подступающий ночной мрак.
Я не могу, не могу больше слышать этот плач, эти причитания, эти лживые слова об отцовской любви, эти глупые, никому не нужные оправдания!
Да за что мне это?
Почему я должен это терпеть?
И почему эта хлюпающая, жалкая, безвольная, отчаянно цепляющаяся за призрачное семейное счастье, и при этом так глупо гордящася своей нелепой и ненужной мне материнской любовью женщина — это и есть та самая женщина, что родила меня.
Удивительная и необыкновенная любовно-мистическая история, произошедшая на берегу южного океана, на несколько дней и ночей ставшего местом пересечения реалий земного и потустороннего бытия.
«Проклятая планета! Дикий мир: ни пройти, ни проехать. Только вертолётами, а по равнинам — глиссерами на воздушной подушке. Вертолёты, правда, дикари научились сбивать. И глиссеры уничтожать научились… Плохие у них привычки, у этих животных. Дрессирует их кто-то, что ли?».
Талантливое произведение современного автора в детективном жанре. «Этот чёртов доктор! Что он сделал с этими пациентами? Что за программу он в них вложил? Вы не контролируете его, полковник. Нет! Он водит вас за нос, он дурачит вас, а с вами — и всё Управление. Вы дали ему необходимые ресурсы, финансирование, вы позволили отбирать больных, вы предоставили специалистов по боевой подготовке! …Что они натворят? И где их теперь искать?».
В 1980 году на верфи «Мейер» в немецком городе Папенбурге был построен паром, который через четырнадцать лет вошел в историю под именем «балтийский Титаник».В ночь с 27 на 28 сентября 1994 года паром «Эстония» затонул в штормовом Балтийском море на полпути между Таллином и Стокгольмом. Это, пожалуй, единственное, что известно нам достоверно об одной из величайших трагедий бурных 90-х годов двадцатого столетия.Предлагаемый вниманию читателей роман — одно из немногих художественных произведений (а может быть, пока и единственное в своем роде), рассказывающих о неизвестных доселе событиях, предшествовавших этой катастрофе.
Представленные в сборнике произведения, при всей кажущейся их разноплановости, объединены одним: все герои находятся в добровольной или вынужденной изоляции от общества. Но они отделены не только от мира, но и разделены в душе своей — и старый алкоголик Михалыч, и обитатель районного городского кладбища вампир-неудачник Семен Петрович, и некрофил-романтик, и загнанный безжалостными охотничьими облавами в нору наивный философ-заяц…Они живут в мирах, которые поражены одиночеством, словно болезнью. Кто-то пытается найти лекарство от этой болезни.
Роман Александра Уварова «Ужин в раю» смело переносит в новое столетие многовековой традиции «русского вопрошания»: что есть Бог? Что есть рай и ад? Зачем мы живем? — и дает на них парадоксальные и во многом шокирующие ответы. На стыке традиционного письма и жестокого фантасмагорического жестокого сюжета рождается интригующее повествование о сломленном ужасом повседневного существования человеке, ставшем на путь, на котором стирается тонкая грань между мучеником и мучителем.
Вторая часть романа "Мне бы в небо" посвящена возвращению домой. Аврора, после встречи с людьми, живущими на берегу моря и занявшими в её сердце особенный уголок, возвращается туда, где "не видно звёзд", в большой город В.. Там главную героиню ждёт горячо и преданно любящий её Гай, работа в издательстве, недописанная книга. Аврора не без труда вливается в свою прежнюю жизнь, но временами отдаётся воспоминаниям о шуме морских волн и о тех чувствах, которые она испытала рядом с Францем... В эти моменты она даже представить не может, насколько близка их следующая встреча.
Они встретили друг друга на море. И возможно, так и разъехались бы, не узнав ничего друг о друге. Если бы не случай. Первая любовь накрыла их, словно теплая морская волна. А жаркое солнце скрепило чувства. Но что ждет дальше юную Вольку и ее нового друга Андрея? Расставание?.. Они живут в разных городах – и Волька не верит, что в будущем им суждено быть вместе. Ведь случай определяет многое в судьбе людей. Счастливый и несчастливый случай. В одно мгновение все может пойти не так. Достаточно, например, сесть в незнакомую машину, чтобы все изменилось… И что тогда будет с любовью?..
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.