Мертвые всадники - [21]

— Я пропустил целых три дня из-за разной чепухи, но сегодня я немедленно отправлюсь в мечеть, мне это необходимо.

Начальник милиции кивнул головой.

— Я согласен с вами, что даже хорошее здание с отоплением и скамейками еще не является школой, и вам к зиме придется себе добывать учеников. Однакоже я намерен итти с вами. Подождите минутку, я сейчас окончу перевязку.

Он торопливо оделся, и они вышли из дома. Алимджан от нетерпения ускорял шаг, и они быстро дошли до огромной, сумрачной мечети, от которой веяло прохладой, хотя кругом было настоящее пекло.

— Посмотрим наших мечтателей, — грустно сказал Алимджан и шагнул через порог. Они прошли маленький крытый дворик и вошли в мечеть.

Все было так, как восемь лет назад. Оставив туфли у входа, сидели на ковре ученики, поджав под себя ноги. Каждый держал книгу корана в руках. Так же, как восемь лет назад, была в руках у муллы длинная палочка, которой он хлопал ошибавшихся по ладоням. Монотонно и торжественно читал мулла книгу корана и хором все за ним повторяли, не отрываясь глазами от книги. Это было не умение читать, а выучка текста наизусть, и потому за восемь лет они добрели до середины толстой книги. Только способнейшие могли, глядя на страницу, говорить вслух то, что на ней написано. Новой, незнакомой книги прочесть никто не мог. При таком способе учения ученики питали к книге благоговейное и суеверное почтение. Так изучались и хранились из поколения в поколение книги корана. Алимджан огляделся. Два его сверстника, которых он оставил здесь восемь лет назад, сидели на прежнем месте. Они возмужали, щеки их были покрыты бородой, а в глазах появился фанатический огонь. Они упорно твердили одно и то же, желая окончить медрессе (высшее духовное училище), чтобы впоследствии быть муллами. Алимджан вспомнил, как начальник милиции хохотал вчера, и уверял, что, если Алимджан захочет расчленить коран на азбуку, то каждая буква вернется ружейной пулей, и оглянулся. Лицо начальника милиции было бесстрастно и холодно. Резные, губы сложились безразлично, как у покойника. Алимджан подошел к мулле близко и поклонился. Мулла встал и сумрачно нахмурил свои пучковатые седые брови.

—  Я хочу учиться так, как учили отцов моих, — сдержанно сказал Алимджан. Отец Зары насмешливо посмотрел и пожал плечами, как будто перед ним стоял маленький Алимджан, сын бездомного Макая. По лицам учеников пробежали насмешливые, подобострастные улыбки. Мулла оглядел всех и обратился к Алимджану.

—  Я слыхал, что мудрость твоя велика, как небо, но... — и, не договорив, мулла закрыл пальцами уши и нос, как это делают на молитве, чтобы оградить себя от нашептываний и сладострастных зрелищ шайтана. Ученики повторили его жест. Алимджан спокойно вошел в круг и сел. Все потеснились и дали ему место. Мулла стал читать дальше, а начальник милиции беспечно разглядывал высокий изразцовый свод, потонувший вверху в прохладном сумраке. Иногда он оглядывался на дверь, через которую, как он слышал, часто входили басмачи. При звуках шагов снаружи его правая рука как будто нечаянно опускалась на револьвер. Ученики хором, покачиваясь взад и вперед, повторяли каждую фразу, и Алимджан с ними. Через некоторое время мулла остановился, чтобы сделать передышку, и Алимджан сказал:

—  Отец мой, я хочу, чтобы ты убедился, как помню я все то, чему ты меня учил, — и, не дожидаясь ответа, он бегло стал читать с начала книги. Мулла, не решаясь перебить священное чтение, сидел багровый от досады, а изумленные ученики ловили каждое слово.

—  Наконец, мулла не выдержал и перебил: — У тебя хорошая голова, но слова пророка надо читать сердцем, а не трещать языком, как сорока.

Алимджан решил не терять терпения и поблагодарил за урок. Он решил повиноваться .суровому приказанию, которое он увидел в глазах начальника милиции, и поднявшись поблагодарил еще раз без смущения, но и без насмешки. Они вышли на улицу. У входа в мечеть сидел слепой дувана (святой). Басмачи не убили его до сих пор только потому, что он жил подаянием. Подобно многим святым, он не признавал отдельных мест и толкований корана. Суждения дуваны приводили в трепет муллу и его сторонников. Вольнодумство прощалось ему только потому, что на этой земле не было ничего, что он любил бы, и его считали юродивым. Если его забывали покормить, он сидел день и два неподвижно, молча обдумывая свои новые вольности. Кто-нибудь, вспомнив про дувану, бегом приносил, ему лепешку и горсть урюка или немного плова. Два года назад бродячая шайка ослепила его, и с тех пор он стал еще более равнодушен к холоду и лишениям. Летом он обыкновенно сидел в своих пестрых лохмотьях на самом солнцепеке у входа в мечеть. Когда Алимджан проходил, дувана остановил его за ногу.

—  Я слышал о тебе, — сказал дувана, подняв кверху свои закрывшиеся навсегда глаза. — Ты хочешь сделать то, о чем говорил я, но осла учат мудрости палкой и подходят осторожно, чтобы он не ударил копытами. Если ты женишься на дочери врагов твоих, ты умрешь. Иди дальше твоей дорогой и не благодари, — я ветер, который принес тебе в уши слова врагов. — Алимджан поклонился .и молча пожал грязную руку своего предшественника, проповедника грамотности. Они пошли дальше, и начальник милиции, по своему обыкновению, смеялся: