Мертвые всадники - [20]

Шрифт
Интервал

—    Завяжи мне руку, как ты треножишь коня.— И Кербалай без улыбки протянул руку. Япимджан взял шелковый платок, которым был подпоясан сосед-узбек, и, закрутив его в жгут, двумя движениями сделал узел выше кисти. Петля была свободна, но узел закляк, как замок, и лицо Кер-балая осветилось улыбкой. Он ударил по плечу Алимджана и медленно проговорил:

—    Я вижу, ты не забыл людей, с которыми рос. Ты теперь один, но я помню старого Макая, и, если тебе будет плохо, приходи ко мне, как если бы ты был моего рода.

Это было усыновление, и Алимджан, взяв руку старика, молча положил ее на свою голову. Снова шумно заговорили все, и пиала водки опять пошла по кругу. Алимджан не сказал Кербалаю главной причины своего возвращения, но многие догадывались об этом. Дочь муллы главной мечети Керманшаха упрямо не хотела выходить замуж, хотя ей было теперь уже восемнадцать лет, и, по местным понятиям, она стала уже старухой.

Алимджан надеялся сегодня увидеть ее и, пытаясь заглушить волнение, пил больше всех, но водка, способная свалить быка, на этот раз только слегка туманила голову. Наконец, решив, что время уже пришло, он встал и, не прощаясь ни с кем, вышел и сел на коня.

3

Верность маленькой женщины

Яркая луна светила поперек улиц, и плоские дома без окон, освещенные с одной стороны, плыли мимо одинокого всадника. Потянулись сады. Мартовская ночь дыхнула цветущими деревьями, и далеко белели отдельные минареты. За мечетью он услышал низкие отрывистые аккорды сааза, и грудной женский голос пел, перевиваясь с монотонными звуками:

Я ждала его, глядя на солнце,

Я ждала его при луне, —

Неужели он не вернется?

Я буду ждать его до старости,

Глаза мои потухнут от слез, —

Неужели он не вернется?

Алимджан узнал голос Зары и задохнулся от волненья. Он осадил коня. В пролом дувала из сада выглянуло белое, как цветущая ветка миндаля, лицо девушки. Чимбетт был отброшен с ее лица. Она протянула руки. На одной из них висел сааз на шелковой ленте. Алимджан не помнил потом, как он оказался возле стены, и через несколько секунд по уснувшим улицам Керманшаха бешено мчался всадник, а впереди него на седле сидела боком закутанная с ног до головы девушка. Они выехали за город, и Алимджан, легко спрыгнув на землю, бережно снял Зару с седла.

—    Восемь лет. Восемь лет, — твердила она, — а теперь глупые слезы закрывают мои глаза, и я не вижу твоего лица. — Алимджан почтительно целовал ее руки и молчал.

—    Днем я гадала по птицам, ночью считала звезды, чтобы знать, сколько слез ты обо мне уронил, и мне было тебя жаль.

Она засмеялась, покраснела и положила голову к нему на грудь.

—    О чем молчит моя госпожа? — спросил Алимджан, которому казалось, что он очнулся после долгого сна, а все европейское вместе с городами ушло далеко, как сон.

—    Я боюсь за тебя. Что хочешь ты делать завтра?

—    Я принес с собой много мудрости, моя госпожа, — ответил Алимджан и восторженно показал рукой туда, где дремали дома Керманшаха.

—    Я хочу посадить то, что я знаю, на этой плодородной земле и Алла-Акбар. Пусть все цветет и зреет, как миндаль, вокруг каждого дома. Он хотел говорить, но Зара стала плакать, покачиваясь, как ребенок.

—    Они убьют тебя, убьют они тебя, — твердила она. — Ты пришел разрушить адат, по которому они жили тысячи лет. Мой отец стар, я не могу его оставить и итти за тобой. Я надеялась на город, но никто не защитит нас.

Потом она заговорила шопотом:

—    Кругом рыскают басмачи, и мой отец с ними, потому что они говорят, что они будут защищать коран.

Алимджан погладил Зару по голове, как ребенка, и усадил под деревом. От легкого ветра осыпались и кружились лепестки миндаля и падали на ее одежды, лицо и волосы. Она осмотрелась и с мокрыми от слез глазами стала петь под аккомпанимент сааза детские песенки, которые оба пели восемь лет назад. Алимджан хотел говорить о деле, о том, что она подвергается опасности, но песни нахлынули, как детские сны, и он жадно слушал, ловя каждое слово. Небо стало прозрачным, в таловых деревьях затиликали желтые птицы.

—    Mhe пора домой, — опомнившись сказала Зара. Она так покраснела, что хотела набросить на лицо чимбетт, и Алимджан стал смотреть в сторону, чтобы не мучить ее,

—    Нет, нет. Я пойду пешком, — торопливо сказала она и, неожиданно поцеловав Алимджана в губы, исчезла в саду. Алимджан медленно поднялся на седло и, бросив повод, рассеянно смотрел по сторонам. Конь шагал по кривым улицам, перешел на рысь, и Алимджан был уже недалеко от дома начальника милиции, как вдруг в стороне раздалось четкое „па-ту“ выстрела, и недалеко от Алимджана пропела пуля.

—    Не следует гулять одному и так долго, холодно сказал начальник милиции, который прогуливался перед домом. Он пристально уставился

на Алимджана, и великан покраснел. Суровый администратор смягчился и пробормотал:

—    Идите спать, к обеду я разбужу вас, а в мусульманскую школу, в мечеть, мы пойдем вдвоем, так как я хочу, чтобы вы оттуда вернулись.

Алимджан поблагодарил и пошел спать.

4

Начало борьбы

Начальник милиции терпеливо сидел, пока джигит массировал его левую руку и перевязывал раненое плечо. Алимджан внимательно читал курс физики и по временам смотрел на часы, висевшие на стене. Наконец, он закрыл книгу и заговорил.


Еще от автора Александр Павлович Сытин
Контрабандисты Тянь-Шаня

Повесть «Контрабандисты Тянь-Шаня», вышедшую в двух изданиях в начале тридцатых годов, можно назвать, учитывая остроту, динамичность и порой необычайность описываемых в ней эпизодов, приключенческой. Все в ней взято из жизни, действующие лица имели своих прототипов, но это не документальное произведение, и даже некоторые наименования в ней условны.Автор списывает боевые будни одной пограничной заставы на восточных рубежах страны в двадцатых годах. Пограничники ведут борьбу с контрабандистами, переправляющими через границу опиум.


Ослы

Необычайные рассказы из жизни домашних и диких ослов.