Мераб Мамардашвили: топология мысли - [117]

М. К. признаёт, что это он так понимает М. Пруста, так его читает. Но это важно ему, М. К. Мамардашвили. Сам М. Пруст такими, как он выражается, словами не думал. Просто, говорит М. К., я живая иллюстрация онтологического закона, который он же и ввёл в начале: чтобы подумать любую мысль, в том числе подуманную и другими людьми, нужно её родить самому, и всё новое всегда вечно ново» [ПТП 2014: 809]. Да, признаёт М. К., это моя мысль, но мне пришлось её родить, чтобы понять Пруста и в то же время понять самого себя: «я читаю в самом себе, в своем опыте самого себя посредством некоторых орудий Пруста» [ПТП 2014: 809].

На том стою …

Последний отрезок незавершённого пути. По содержанию и смыслу он ничего не завершает, скорее ставит многоточие. Как поставленный на паузу разговор. Как будто лектора вызвали на пять минут в коридор. Он вышел и … М. К. её закончит и уйдет со своей трубкой, как бы на перемену. Но далее 37-й лекции уже не будет.

М. К. вместе с тем ещё раз ставит основные смысловые вехи. Итак, про жизнь можно говорить в двух жанрах. Можно что-то сказать про неё как про чужое, не своё, а вычитанное, услышанное, а можно как про своё, пережитое только тобой. Также об актах существования можно говорить в двух смыслах, в двух модусах: в модусе говорения, рассказа об акте и модусе испытания акта. Человек может говорить о чём-то, в том числе о любви, о вере, о правде, о философии, о другом человеке, быть начитанным, грамотным, профессором, умным наблюдателем, книгочеем. А может пытаться реально испытать этот опыт[165].

Только посредством такого опыта испытания себя я могу как-то занять место в мире, могу вообще быть. То есть смогу быть реальным, живым. Но дело в том, что без специально изобретенных мною же форм опыта я не смогу ничего испытать. У меня нет для испытания мускулов, изобретений, помогающих, позволяющих испытывать, переживать реальный опыт. Как всё равно что – я хочу увидеть, но глаз не может. Я хочу увидеть, но вижу плохо, надо надеть очки. И я эти очки изобретаю. Изобретаю такие линзы (М. К. ссылается на пример из Р. Музиля о линзах), с помощью которых могу видеть то, что не видимо.

Фактически весь курс М. К. – об этих формах опыта. О формах, позволяющих этот опыт совершать. Он реален только с помощью этих форм, он не выводим из естественных процессов. Как не выводим, например, естественным образом взрослый из ребенка. Нельзя стать естественным образом взрослым, не делая с собой ничего, не испытывая себя. Я не найду себя, не обрету места в мире, если не испытаю свой опыт веры или мышления, или любви, правды, познания.

Казалось бы, что такого говорит М. К.? Всё то же, всё о том же. Как Сократ, всю жизнь ходил и задавал людям вопросы всё об одном и том же. Дело в том, что в обыденной, эмпирической жизни мы привыкли как думать? Мы привыкли допускать, что уже есть готовый мир, уже есть некий естественный процесс становления мира, в котором является человек. И этот человек начинает изобретать какие-то приспособления, чтобы приспособиться к миру. Мы привыкли думать, что мир есть, что в принципе всё есть. Надо только поднатужиться и взять у него то, что мне положено. Но дело обстоит иначе. Ничего нет. И мира нет. Мир является со мной. Человек изобретает формы жизни, произведения, с тем, чтобы реально испытать, пережить опыт, и через него стать реальным. Этот испытанный тобою мир опыта и есть та реальность, тот реальный мир, в котором ты живёшь, а не который придумываешь или тебе рассказан, показан другими. Это не формы приспособления, а формы испытания и порождения миров. Опыт рождается посредством изобретённой формы, но мы не знаем заранее, какие они, мы не можем взять их готовыми из архивов, библиотек, чужой памяти. Приходится в своих актах их изобретать.

В этом плане я бы сказал, что М. К. говорит не только об экспериментальной вере в духе М. Пруста (см. выше), но в принципе об экспериментальном характере жизни человека, человека как реального, живого, мыслящего существа. Принцип cogito есть принцип эксперимента. А формы опыта выступают орудиями эксперимента. И роман, и стихи становятся духовными органами-приборами, помогающими мне этот жизненный эксперимент проводить. Эксперимент над собой. Эксперимент с тем, чтобы я явился. Это эксперимент рождения человека. Эксперимент второго рождения.

Разумеется, такое рождение, явление тебя на свет не может быть ни продуктом естественного природного процесса, ни результатом умозаключения, описания, ни предметом объективного научного дискурса. Поэтому ключевой проблемой становится вот эта странная алхимия изобретения, создания таких форм опыта живой жизни, с помощью которых такой опыт становится возможен. К таким формам опыта относится роман М. Пруста и другие формы – произведения О. Мандельштама, И. Бродского, медитации Р. Декарта и др.

Такой выбор в пользу опыта испытания построен не по логике интеллектуального дискурса или аффективного импульса. Он не является результатом какого-то рассудочного рассуждения или случайного какого-то выдоха в состоянии обморока. Этот выбор – результат осознанного, хотя и не логичного акта, акта самоопределения, по принципу М. Лютера: «на том стою и не могу иначе». Это акт веры. М. К. приводит этот пример, акцентируя тему места. Я стою на этом. Здесь я стою! И потому не могу иначе. Человек занял место, которое указано ему неким предназначением, и потому он не может иначе. И это не предмет знания, не результат рассудочного рассуждения. Это акт веры [ПТП 2014: 813].