Men from the Boys, или Мальчики и мужчины - [71]

Но теперь я видел, что моя прочная ненависть к Джиму Мейсону была не совсем так благородна.

Потому что в основном я ненавидел его за то, что он любил ее, когда ее мир был простым, неразрушенным и новым. За то, что он первым полюбил ее и она полюбила его в ответ, — вот почему я его ненавидел.

Потому что она любила его изначально. Она снова попыталась быть со мной. Вот и все. Попыталась снова. Так было всегда — я был ее новой попыткой. Теперь я это понимал.

Но когда я смотрел на его лицо в мониторе крупным планом, меня потрясла мысль о том, что прежней ненависти больше не существует. Конечно, было бы приятно думать, что я уже вырос из сексуальной ревности и романтичной зависти. Но я подозревал, что все дело в том, что меня это больше не волнует. И это было самое печальное на свете.

— Ты смотришь, Гарри? — спросил меня режиссер.

Я наклонился ближе. Мы сидели в павильоне звукозаписи. В помещении, похожем на ангар, было все, что нужно для съемок. Но я ничего не замечал — ни камер, ни света, ни толпы гримерш, ни редакторов сценария, ни машинистов сцены, ни операторов. Все, что я видел, — это монитор перед собой.

Джим играл роль детектива Стила. Он сидел в ирландском баре — позже мы наложим сюда песню группы «Пог» «Дождливая ночь в Сохо» — и предавался депрессии, обнаружив, что его бывшая жена сбежала с богатым адвокатом.

В сцене от него не требовалось многого — просто сидеть, пить виски (чай со льдом) и делать вид, словно он готов покончить жизнь самоубийством.

Но он дрожал.

Рука, держащая поддельный виски, ощутимо тряслась и, казалось, передавала тревогу каждой части его тела.

Режиссер кипел от возмущения.

— Что с этим хреновым последователем Станиславского? — рявкнул он.

Я молчал. Камера взяла Джима крупным планом. Я никогда не видел в его глазах такой паники.

— Я понимаю, он хочет показать завязавшего алкоголика, который снова запил, — сказал режиссер. — Но этот дерьмовый метод Станиславского — действовать в предлагаемых обстоятельствах, — на кой черт он нам здесь нужен?

Джим не сказал им о болезни Паркинсона. Они думали, что Джим пытался изобразить Брандо, когда держал дрожащей рукой стакан чая со льдом.

И я подумал — сколько это еще продлится?

— Да брось, — проговорил я и взглянул в красивое лицо, которое так долго вызывало у меня отвращение. — Он молодец.

Мы сидели в баре отеля. Я смотрел, как Джим прихлебывает пиво. Его рука больше не тряслась. Он облизнул губы и медленно опустил свое пиво на подставку, улыбнувшись мне. У него была прекрасная улыбка.

— Она бывает не постоянно, — проговорил он. — Дрожь. Непредусмотренное возбуждение мышц, как это называет мой врач. Оно приходит и уходит. На съемочной площадке это сегодня случилось впервые.

Я вздохнул.

— Но сейчас только третья неделя, — сказал я. — Рано или поздно тебе придется обо всем рассказать.

— Разве это не твоя работа?

— Наверное. Думаю, да. А что насчет твоего агента?

— Она ничего не говорит. Потому что, как только об этом станет известно, мои акции стремительно упадут. Эти мерзавцы уберут мой персонаж из шоу, как пить дать. Кому нужен актер, который понятия не имеет, сможет ли участвовать в специальном рождественском выпуске? — Он взглянул на свои спокойные, не дрожащие руки. — Думаю, меня вышвырнут только тогда, когда болезнь затронет речь.

В нем появилась жесткость, которую я видел и прежде, в те дни, когда еще страдал от ревности, думая об их с Сид браке.

— Паркинсон не делает больного дураком. Не затрагивает умственные способности, — добавил он.

Я мог поклясться, что он снова цитирует слова доктора. Он взял свое пиво.

— Только кажется, что они затронуты, потому что ты не можешь управлять мышцами, отвечающими за речь.

За его плечом я увидел, как в бар вошел мужчина средних лет с дочерью. Она была одета в летнее платье. На нем был пиджак от костюма и джинсы.

Потом мужчина наклонился к девочке, и я понял, что это не его дочь.

Мужчина был примерно моего возраста, хотя и боролся с подступающей старостью. С помощью джинсов, рыжевато-коричневого пиджака и, конечно, с помощью девочки.

Эта девочка была Элизабет Монтгомери.

— Разве против этого нет лекарств? — спросил я Джима, с трудом оторвав от нее взгляд. — Ведь должны быть лекарства.

Джим усмехнулся.

— Да, существуют бензтропин, бензгексол, очень хорошие средства для устранения мышечных спазмов. Но это дегенеративное заболевание. Лекарства контролируют симптомы. Но не излечивают.

Свободных столиков не было. Официант проводил Элизабет Монтгомери и мужчину к сиденьям у стойки бара. Мужчина взял коктейльное меню и принялся его листать. Смущенно улыбнувшись, он вынул очки без оправы.

Элизабет Монтгомери встала, поцеловала его в щеку и отошла от стойки.

Я смотрел на мужчину и думал — интересно, есть ли у него здесь номер. Интересно, ждут ли его где-нибудь в доме у подъездной аллеи, посыпанной гравием, жена и дети. И мне было интересно, как он познакомился с Элизабет Монтгомери и что между ними происходит.

Когда она вышла из туалета, я ее ждал. Она ничуть не удивилась, увидев меня. Может быть, засекла меня, когда они вошли. А может, просто наглая девчонка, эта Элизабет Монтгомери.