Мемуары на руинах - [85]

«Девочка, если вы сейчас же не ляжете к нам на лечение на 45 дней, считайте, что вы погибли».

«Спасибо», – сказала Маруся, и в клинику не легла.

Через несколько дней раздался звонок из БДТ: «Приходите за пьесой».

Это была «Блондинка» Володина.

Потом в БДТ ходили слухи о том, что Маруся была любовницей А. М. и он привёл её в театр. Враньё. А. М. действительно, несколько раз звонил, когда пьесу собирались экранизировать на «Ленфильме». Он спрашивал: «Вы ведь блондинка?» – «Да». На этом разговор заканчивался. Товстоногов взял Марусю без протекции, без решения худсовета, что навсегда восстановило этот самый худсовет против неё.

Репетировать Маруся начала с Варей Шебалиной, режиссёром.

ВАРЯ

Впервые Маруся увидела Варю ещё когда училась, когда Кулиш позвал встретить Новый Год в его Институтской взрослой компании. Уже пробило двенадцать, когда в комнату с мороза влетела краснощёкая белозубая тётка в тельняшке и шапке Деда Мороза. Она тут же взяла гитару и запела частушки. Маруся тогда не была привычна к мату, но то, как весело, естественно и красиво вылетали эти слова из непрерывно смеющегося белозубого рта, потрясло её на всю жизнь. Нет, конечно, были и «Конфетки-бараночки», и весь набор тогдашнего городского фольклора. Потом эта тётка блистала в спектаклях КрасноярскогоТЮЗа, который тогда время возглавлял Кама Гинкас, ученик Товстоногова, не оставленный мастером в Питере. Театр приехал в Ленинград на гастроли и произвёл фурор. А тут – встреча с давно любимой актрисой-режиссёром в репетициях! В последний день в реп. Зал торжественно вошёл Товстоногов в сопровождении Дины Морицовны и съёмочной группы. Им предстояло запечатлеть для истории то, как репетирует гений. Маруся была на редкость свободна после года безработицы, сильно её изменившего, легко выполняла то, что требовал мастер. Д. М. ворчала. Товстоногов сказал: – а мне нравится, как она работает! Д. М. не выдержала и в гневе выскочила из зала, чуть не расшибив лоб подслушивающей у дверей Бедовой. В вошедший в историю фильм о гении этот эпизод не вошёл. У завлита были причины злиться: она сделала всё, для того, чтобы блондинку играла Попова, чей муж очень дружил с самыми влиятельными людьми театра. Но Гога вдруг восстал: – «Знаю я, как она сыграет!»… И привёл какую-то Старых!!!

Маруся как всегда, трусила и искала, на кого опереться. Она купила «маленькую» и позвонила Варе. Её появление было кстати: Варя очень горевала по пропаже любимой собаки, и натюрморт из водки с пучком зелёного лука оказались очень кстати. Варя выпивала. Маруся выпивала с ней. Их общение стало восхитительным праздником свободы, естественности, раскрепощения, взаимопомощи, для Маруси оно стало убежищем от беспощадного мира Большого театра с его непонятными требованиями. Варя говорила, что происходит от Евтихия Карпова, легендарного директора Александринки во времена Савиной и Стрепетовой. Может быть. Очень образованная, она сама была театр, самые простые слова, произнесённые ею становились значимыми, магическими… А песни, которые она пела с неподражаемой задушевностью, особенно городские романсы, они до сих пор звучат для Маруси: «Сидю я цельный день скучаю, в окно тюремное гляжу…» Варя вызывала у Маруси восхищение, она стала другом, они могли подолгу не расставаться, читать любимые стихи, слушать любимые пластинки… Вскоре выяснилось, что к Варе часто заходят Зинаида Шарко и Наталья Тенякова. Подлинное тянулось к подлинному.

ДОКТОР:– Я не понимаю. Что вы вкладываете в это понятие? По-моему, есть талантливые и неталантливые артисты, а решает всё успех у зрителя. У вас ещё какие-то критерии?

– Да. Не новость, что в театральной школе утвердилось мнение: актёр должен до старости сохранять в себе ребёнка. Корогодский довёл этот постулат до абсолюта.

Студенты пели как гимн:

Я смотрю без боли

на твоё окно.

Разойтись с тобой нам,

Видно, суждено.

Но, куда ж тут деться,

Ты меня прости,

Ухожу я в детство,

Нам не по пути. (Мать его ети – более востребованный вариант)

Но дело в том, что этот ребёнок либо есть, либо сохранять нечего. Конечно, гениальные были детьми, детьми были и талантливые, но им уже приходилось противостоять тем талантливым, которые совсем не были детьми, просчитывали свои шаги, знали, с кем и как дружить, на каком диване в райкоме добывать себе звания. В узком кругу всем всё известно, но официально произносятся речи о «порядочности» и «самоотверженности». Так везде. Лучше ничего не знать. Иначе от этого человечества – тошнит. Особенно, когда знаешь, как уничтожают лучших.

Зин. Максимовна была ребёнком. Более приспособленные к жизни уводили от неё мужей. А она накручивала на ночь бигуди и сушила голову в духовке, чтобы утром «выглядеть». Холодильник был забит луковицами тюльпанов и ветками яблонь – чтобы расцвело раньше, чем наступит весна. За границей на гастролях, она и скупала эти луковицы, пока другие скупали шмотки, чтобы сдать потом в комиссионный магазин. Этого Зинуле не прощали. На гастролях было два автобуса: один – для народных артистов, в приличную гостиницу, другой – для артистов массовых сцен. Зинуля, естественно, направилась к первому автобусу… Уже усевшиеся в него коллегии объяснили, что ей – туда… Представляю себе её взгляд – тот самый, неповторимый, из «Долгого прощания». Никто и никогда не сыграл бы так. Потом, намного позже, унизили ещё раз. З. М. не умела «выбивать» для себя роли, постепенно выпала из репертуара. Она! На которой этот репертуар должен был строиться! Кто знает, что возникает раньше: потребность в алкоголе, которая рушит карьеру, или детская неспособность противостоять ударам, нанесённым, порой, самыми близкими, и затем уже потребность. Клеймо было поставлено. З. М. принесла, захлёбываясь от восторга, в театр пьесу «Квартет». Театр не услышал. Прошло время, пьесу решили поставить. Народный артист, друг, сказал: – Зина, а при чём тут ты? Потом, всё-таки, З. М. стала играть в этом спектакле, и была лучше всех. Как и почти в конце, когда возобновили «Кошки-мышки»… Уже качаясь, ища опору то в стене, то в стуле, до которого надо добраться, З. М. играла так искренне, так пронзительно, так неповторимо!