Мемуары на руинах - [76]

Тот месяц Маруся жила от письма до письма, всё остальное происходило автоматически, бессмысленно.

Заканчивался «Борис Годунов», оставалось выйти на финал, где «народ безмолвствует». В коридоре раздался звонок/ Хриплый голос произнёс: «Я приехал. Сейчас буду у Грибоедова.» Маруся с воплем влетела в гримёрную, вскинув руки, как чайка: «Лёёёёшаааа!» Как чайку, её и подстрелили. Ближайшая подруга сказала: «Сядь! Я была с ним близка перед армией, и теперь забочусь только о твоём здоровье…»

На негнущихся ногах, наплевав на финал спектакля, Маруся подошла к памятнику. Лёшка в нелепой шинели, сорвав с головы казённую шапку, отбросив папиросу, медленно, как в рапиде, шёл навстречу.

«Я всё знаю, мне сказали!»

«Вот так надо расплачиваться за пьянство!»

Маруся повернулась и ушла в театр.

Л.Д.Ж. – Марине (прочти это)(орфография документа)

«Марина! Я не могу позволить извратить наши с А. отношения преждевременно истолкованные тобой как "скотство" (твои слова). Так наберись мужества и слушай.

"Как ты могла! Ты же знала, что я люблю его!" – сказала ты. Девочка, а тебе не могло придти в голову, что мне он тоже был дорог? Ещё когда он не был с тобой, я почувствовала к нему что-то. Не могу объяснить это словами, но видеть его улыбку, смотреть на него было трудно. Я одёргивала себя и говорила сумасшедшая старая дура.

А потом ты сказала мне что он твой любимый. Не могу сказать что это был удар. Нет признаться я сильно обрадовалась за тебя и это чувство к нему трансформировалось. Я видела его взрослым мужчиной. завоевавшим твою любовь, счастливым. И естественно, старалась никак не выдать себя ни перед тобой ни перед ним. Потом я стала замечать что у вас что-то не складывается, да ты и сама часто говорила о том, что тебе трудно с ним. И я опять стала раздваиваться. С одной стороны сознание собственных «достоинств» и невозможность даже мысли о нём, с другой стороны ревнивое чувство к нему, как к ребёнку, которому плохо и нет ни в чём успокоения. Ты чуткая и не могла не заметить изменения моего к тебе отношения: нервных срывов. Молчания… Он – повторяю, никоим образом этого не чувствовал… до тех пор пока…

Это было на репетиции "Галош". Он был пьян. Он очень много пил тогда и меня это мучило. Оказались мы рядом в зале. Он стал читать стихи. Я слушала, и не скрываю, радовалась за него я считаю, что его мир полноценный и естественный для него это его трепетные чистые и очень хорошие стихи И я сказала ему об этом. Пот Ом он зашёл в гримёрку опять что-то читал и потом я стала говорить о том что он губит себя этим общением с 13 гримёрной, что ему нельзя пить, что нужно быть сильным. Уходя он приблизился ко мне вдруг и мы… поцеловались Я была непьяная, он да, я нет. Но в тот момент я ничего не успела сообразить просто земля ушла из под ног.

На следующий день он принёс ещё свои стихи. И я спокойно как только могла и дружески обращалась с ним.

А потом опять он радостный прибежал к тебе и я сижу тут же и вынуждена улыбаться. А он был ясный и чистый. И тогда я сказала себе какой бред, хватит. Вот они два человека они нужны друг другу то чему я придала большое значение было для него просто минутой, минутой горечи… да попросту хмелем…

И вот начался период, когда он всё собирался уходить в армию. А потом была Польша.

Мне, как ты понимаешь, не слишком весело было жить с тобой в одном номере. А вам было так хорошо. А потом Югославия. И на моих глазах вы были чужими. Я как ни странно нисколько не радовалась этому… и даже жалела тебя у тебя был грустный и одинокий вид. Я же с болью сознавала, что тем «тапком» которым ты не хотела и не смогла быть в общении с ним – им могла бы быть я и не по «перевесу в килограммах», а по материнскому чувству нежности к нему как к прекрасному человеческому экземпляру но… насильно мил не будешь. В Шибенике я заставила себя влюбиться в того красивого парня певца Душко, мы провели вместе незабываемые 6 дней и на короткий счастливый миг я почувствовала что ушли вдруг комплексы что я снова молодая что могу бегать по лужам что я нужна. А потом всё жестоко и глупо оборвалось и мы уехали в Загреб.

Он позвонил мне из Шибеника и я ревела это было последнее что нас связывало – провод и дальше одиночество и неизвестность. В этот момент зашёл А, наши номера были рядом.

(А мы с Олегом и Белой собирались идти в пик-бар.) Лёшка был очень мрачен и не знал куда деваться Мы предложили идти с нами он согласился. И там каждый со своей "радости" напился так что еле вернулись в гостиницу Нас довёз знакомый пианист. Помню что когда я мылась в душе а белка уже спала входит Леша и обнимает меня прямо в душе. Это было противно и страшно. Я велела ему тотчас уйти он обиделся. Я легла. Он входит опять на этот раз за спичками и не уходит. Я разбудила белку и тут его словно прорвало. Он говорил о том как ему плохо как всё вокруг страшно об армии. Я вдруг перенесла всё на своё душевное состояние расплакалась. Долго мы так сидели одинокие несчастные заблудшие дети в этом мире.

Белка уснула, он сказал, что не хочет уходить и прилёг рядом одетый. Я клянусь мысли не было у меня худой он просто был родной жалкий мальчик. Я сказала: "Усни", – и гладила его по голове и сама забылась… а проснулась уже в бреду объятий… Утром он ушёл от меня. Когда он уходил я сказала: "Забудь, этого не было. Никогда ни взглядом ни намёком не дай мне этого вспомнить. Только знай что у меня это не случайно. Нежность к тебе была ещё с тех пор когда … и потом… Я так долго была одна а когда ты был последний раз с женщиной?" Он ответил 4 дня назад Надо понимать что это была не ты. Уходя обернувшись у двери он произнёс: – А что такое одиночество я знаю, я три года был один а потом появилась Маша.