Мемуары на руинах - [78]

Шрифт
Интервал

У меня появляется возможность книжки читать, И, кажется, серьёзные. Это радостно. Что ещё радостного? Да ничего, просто здесь спокойно, вот и радость. Что то делаю, читаю воззвания, пою песни, писать не могу, один не остаюсь ни на секунду. Вот мои занятия. Да, впрочем, я рассказывал тебе всё, и расскажу, письмо я затеял не для этого, а чтобы грех свой немного замолить. Вернее, просто выговориться с тобой надо. Попробуй понять меня, прежнего, и теперешнего пойми. Машка, Машка, ты одна у меня. Что за ерунда творится и множится? Теперь вдруг стукнуло. Как мы увидимся, и опять в твоём доме, где будет папа, а я опять по-разбойничьи, не прямо… Мне стыдно, что всегда так. Я, извини, жениться должен был. Всё как маленький, и тебя гроблю, спрашивается, за что. Всё, мало письма, мы поговорим с тобой обо всём, я попробую тебя успокоить хоть как-то. Не серчай, если написал некстати. Я скоро появлюсь, м. быть, раньше, чем успею найти конверт, что здесь невозможно. Так что до встречи, умница. Я крепко обнимаю тебя и целую, сколько выдержишь.»

– Как расстаться с Единственным? Сразу после Нового Года, отыграв «Конька Горбунка», Маруся рванула в Каменку, где теперь поселились солдатики.


8 янв.

«Что ты делаешь?

Мы с тобой виделись ещё сегодня – сентиментально-разнеженно думаю я и делаюсь слабым. Доехал я хорошо, чтоб тебе не волноваться, и благополучно лёг в постель. Да, впрочем, и в родную часть я вошёл без приключений. Разве что запах сатанинский, который от нас исходил, он, должно быть, мешал бойцам воспринимать политзанятия. А мы сидели королями, и, пустым, надменным глазом, не смаргивая, чтобы не уснуть, изучали мир. Мне он казался совсем неплохим сегодня. Ты, дуринка, доиграла «Цирк», теперь любезничаешь с Володиным, или же, клюкаешь с Уржумовой, или (о, страшное сомненье!), с Филиновым говоришь, что хорошо бы порепетировать. А я доел обед, и со своими охламонами говорю о том, что хорошо бы поработать. Обленюсь я здесь вконец, это уж точно. Вот такая фигня творится на свете. К чертям свинячьим всякую свинскую чертовщину. Грустная гнусность. Чёрт-те что. Но ты будь спокойна.

Вот такое я написал тебе письмо сегодня. Что ж, прочти его и ложись спать, а если ты едешь в театр, то поезжай и не протягивай руки упавшему на лёд Корогодскому. Будь здоровой. Не грусти от неудач, и, главное – не радуйся особенно удачам. Всего, всего, всего, крепко целую, дорогая моя Машенька.

Артист в отставке, Лёшка твой»


22 янв.

«Ты убийца моя. Весь вечер, как идиот, искал тебя по телефонам, и – фиг! Ну тебя, честное слово, это просто чёрт возьми! Хотя понимаю, баскетболисты голову вскружили (это я шучу так нескладно).*

А прошёл день, и тоска выросла, как духота перед дождём. А перед дождём пахнет прибитой пылью, если помнишь. Не грусти, не скучай, будь здорова т прощай. Я уже, в общем, спешу, но, тем не менее, попробую, что успею. Чего уж там, сама понимаешь, нового ничего не случилось, читать нечего и утешать некого. А приходится, наоборот, кричать и материться, что противно. Машка, дурында, чего там у тебя? (дурные вопросы – будто ты успеешь сообщить, и тем более, будешь ли ты вообще что-то писать мне, садистка проклятая, сидит и копит Лёшенькины письма – вон какая пачечка, – нет, чтобы приветить хоть полсловом, чтоб тебе пусто было, и чтобы я тебе также письма писал, как твоё здоровье? Ладно, безнадежные вопросы. Что ж, м. быть, увидимся и м. быть – скоро, но я себя не тешу никакими надеждами, как всякий хитрожопый мальчик, кот. хочет побольше приятных сюрпризов. Я вот скучаю как-то и желаю тебе там без меня всего-всего. Не сердись, если вздумаешь, на короткость письма. Крепко-крепко тебя целую, и всю ночь не хочу спать. А тебе завтра не на работу. Будь здоровой. Обнимаю.

P. S. Я думал, что в Питер уеду сегодня, а вышло так, что задержали. Ничего-то опять не случилось. Меня учат командному голосу, т. е. чтобы ни нотки доброй не звучало. Учат «наши отцы – бравы полководцы», и никак меня в город не отпускают. А я и не знаю, что ты там играешь, или делаешь. Но – завтра, завтра… Письмо не отправляю, сама понимаешь, чтобы никто не прочитал, кроме тебя. Так что завтра, завтра, в Питер, в Питер, к Машке, Машке. Я жив и вообще-то, здоров. Обнимаю тебя крепко, всю тебя.

Лёшка твой»

*(тогдашняя жена Мигицко, действительно, уговорила Марусю встретиться с членом сборной по баскетболу, запавшего на неё после «Бориса Годунова». Услышав: «Девщоннки!, поедем в клуб! – Маруся поняла, что опять совершила неверный шаг, и, не отдав должное ящику мандарин в углу, попросила для себя несколько открыток с видом Рио, с чем и удалилась.)


Маруся целый год исправно стирала солдатское бельё, развешивая его на кухне у папы под носом, и носила передачки, в которых уже не было смысла, потому что Лёша, наконец, попал в Ансамбль, базирующийся прямо на Дворцовой, блатное и халявное место, где молодые артисты бездарно проводили своё время. Но там появились новые друзья: Бехтерев, Стоянов и Томашевский, принятые в труппу БДТ, и многие другие талантливые парни. Между идеологическими уроками они пили, передавали друг другу в общей бане лобковых вшей, делились богатым мужским опытом. Кто-то рассказывал, как в страшный январский гололёд два пьяных солдатика пересекали Дворцовую площадь «домиком», т. е. прислонившись друг другу одним плечом и максимально разнеся в стороны корпус: чтобы не упасть. В самом деле, армия – школа жизни и мужества! На второй день после демобилизации Лёша сообщил Марусе: «Я стал мужчиной! Теперь всё иначе. Забудь! Белый лист!»


Рекомендуем почитать
Чернобыль: необъявленная война

Книга к. т. н. Евгения Миронова «Чернобыль: необъявленная война» — документально-художественное исследование трагических событий 20-летней давности. В этой книге автор рассматривает все основные этапы, связанные с чернобыльской катастрофой: причины аварии, события первых двадцати дней с момента взрыва, строительство «саркофага», над разрушенным четвертым блоком, судьбу Припяти, проблемы дезактивации и захоронения радиоактивных отходов, роль армии на Чернобыльской войне и ликвидаторов, работавших в тридцатикилометровой зоне. Автор, активный участник описываемых событий, рассуждает о приоритетах, выбранных в качестве основных при проведении работ по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС.


Скопинский помянник. Воспоминания Дмитрия Ивановича Журавлева

Предлагаемые воспоминания – документ, в подробностях восстанавливающий жизнь и быт семьи в Скопине и Скопинском уезде Рязанской губернии в XIX – начале XX в. Автор Дмитрий Иванович Журавлев (1901–1979), физик, профессор института землеустройства, принадлежал к старинному роду рязанского духовенства. На страницах книги среди близких автору людей упоминаются его племянница Анна Ивановна Журавлева, историк русской литературы XIX в., профессор Московского университета, и ее муж, выдающийся поэт Всеволод Николаевич Некрасов.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дипломат императора Александра I Дмитрий Николаевич Блудов. Союз государственной службы и поэтической музы

Книга посвящена видному государственному деятелю трех царствований: Александра I, Николая I и Александра II — Дмитрию Николаевичу Блудову (1785–1864). В ней рассмотрен наименее известный период его службы — дипломатический, который пришелся на эпоху наполеоновских войн с Россией; показано значение, которое придавал Александр I русскому языку в дипломатических документах, и выполнение Блудовым поручений, данных ему императором. В истории внешних отношений России Блудов оставил свой след. Один из «архивных юношей», представитель «золотой» московской молодежи 1800-х гг., дипломат и арзамасец Блудов, пройдя школу дипломатической службы, пришел к убеждению в необходимости реформирования системы национального образования России как основного средства развития страны.


«Весна и осень здесь короткие». Польские священники-ссыльные 1863 года в сибирской Тунке

«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.


Гюго

Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.