Мельник ностальгии (сборник) - [16]

Шрифт
Интервал
Там пахарей пестрели блузы:
Внеси навоз, добавь золы,
Соху готовь, да помни сроки…
На целине звучал далёкий
Протяжный рёв: «Эгей! Волы!»
Когда ползла карета в гору,
Скрипя и жалуясь, в ту пору
Крестьян встречали мы; чуть свет
Поднявшись, ждали у обочин.
Я грустен был и озабочен,
И долго им глядел вослед.
Их облик робок и смиренен,
Скорее жалок, чем степенен,
Как с горечью я отмечал.
Снимали молча шляпу или
«Благословен Господь!» твердили,
«Да славится!» – я отвечал.
И мягко сумерки спадали,
Ещё закатом рдели дали,
И плакал ледяной родник.
Кто Траз-уж-Монтеш>[2] позабудет?
Шум родника здесь жажду будит.
Пробившись сквозь густой тростник.
И вот – подъём на тракт Новелаш>[3],
Здесь толстый красный Кабанелаш
Вручал мне вожжи и при том
Шутил, что кони упросили:
Со мной они довольны были,
Я их не мог стегать кнутом.
Гостиница за поворотом,
Стремимся мы к её щедротам:
Дом славный, звался он Казайш>[4].
Приветны доны Аны взоры:
«Чего хотят мои сеньоры?»
Бифштекс божествен, хлеб свежайш…
«Садитесь, кушанья простыли».
Ох, блюда вкусные, простые,
Смеялось на столе вино,
В часах кукушка куковала…
Но Кабанелаш входит в залу:
«Идёмте, в путь пора давно».
Я видел, как на небосклоне,
У португальской ночи в лоне
Светило яркое зажглось,
И светом предрекло бесстрастным:
«Поэтом будешь и несчастным!»
Так сказано, и так сбылось.
Мой бедный Принц, о чём мечтаешь,
В каких ты небесах витаешь
Под сенью звёздного шатра?
Или, рождённый трубадуром,
Любовным мучишься сумбуром:
Любови первой – грусть сестра…
И вновь на землю тени пали,
В плащах согревшись, люди спали.
Бывают ночи так свежи…
Я спать не мог, о, Бога ради!
Ведь дальше, там, на Тровоаде[36]
Порой случались грабежи!
Разбойники! Мечта мальчишки!
Плащ, пистолеты: всё, как в книжке,
Я б путникам не угрожал,
Зла против них не умышлял бы,
А милостыней оделял бы,
Подвешенной на мой кинжал.
Что ночь – светлей луны сиянье,
Под слёз её очарованье
Карета всё катилась в синь.
И к полночи всенепременно
В село въезжали мы надменно
Под звон бубенчиков: «Тлинь-тлинь».
Наш дом среди большого сада
Сиял огнём, как для парада,
Смущённо отступала мгла.
Казалось, что со всей округи
Сбежались со свечами слуги,
И бабушка с улыбкой шла.
О, Иисус! Тут не до скуки!
«Что за глаза, какие руки!
О, Боже!» – слёзы из-под век…
Объятия, вопросов море
И восхищение во взоре,
Как будто я здесь не был век.
«Скажи, а как твои занятья?
Хотела бы тебя видать я Учёным!
Смог бы отдохнуть.
Устал в своей Коимбре, бедный?
Цветочек мой, худой и бледный!
Уж не любовь ли нудит грудь?
Пойдём-ка, отдохни с дороги», —
И наставленье на пороге:
«Смотри: со светом не уснёшь!»
А в комнате в часы ночные
Уютно, простыни льняные…
О, запах льна, он так хорош!
Вода для умыванья плещет,
А всё во мне уже трепещет,
Я мысленно стихи пишу.
«Мой мальчик, помолись в постели,
Свет не забудь же, в самом деле…»
«Ах, бабушка, уже гашу!».
Притворно, для родных, зевая,
Я книзу проносил, скрывая,
Гаррет[37], о, страсть моя! Читал…
Чуть погодя, мольба всё та же:
«Цветочек, ты не слышишь даже!
Свет погаси, ведь ты устал!»
«Гашу, гашу!» – спешил с ответом,
А всё читал; перед рассветом —
Вновь бабушка: «Ответь, ты спишь?»
Я спал, рассвет вставал, желтея,
Мне снились тётя Доротея
И милый Жулиу Диниш[38].
О Португалия родная,
Эпоха детства озорная…
Я на чужбине всё сильней Люблю вас!
Не имел наследства,
Не знавший путешествий детства
Иль бабушки – под стать моей!

Париж, 1892

Чёрные фиги

– О, вы, зелёные смоковницы, что плачут
По всем путям, людьми от века нелюбимы!
И новобрачные под ваш шатёр не прячут
Любви бесценный дар от нас, идущих мимо.
– Зелёные фиги, зелёные фиги,
Пускай говорит!
Любовь ваши кроны у старенькой риги
В эдем претворит!
– Весь мир не терпит вас, от мала до велика,
Пичуги гнёзд своих в ветвях у вас не вьют.
И место, где вы есть, и сумрачно, и дико,
И грязь, и лужи там, а вовсе не уют.
– Одну посадите вы мне над могилой,
Запомните ж вы!
Пусть фиги чернеют, как траур унылый
У бедной вдовы!
– Ваш запах тягостен и вреден обонянью,
Противен всем вокруг, и не о знати речь…
Крестьянин, нос зажав, меж вас проходит ранью
И ввечеру он в печь – не вас несёт зажечь.
– Ваш запах, как ладан (не знаю душистей!),
Ну, как не ценить?
Ах, если б для милой на тонком батисте
Его сохранить…
– Костлявые, в тряпье зелёном и без кожи,
К нам ветви тянете, а вид ваш озабочен…
О милостыне вы нас просите, похоже,
Как нищие, что ждут прохожих у обочин!
– Ах, нищим подобны, и спины вы гнёте
Под грузом плодов!
Никто не подаст вам, вы – нищим даёте
От ваших трудов…
– О, горе вам! гниёт упавшая лесина,
И плотник не придёт использовать её.
Для виселицы лишь подходит древесина,
И вешают на ней презренное ворьё.
– Ещё клеветы я глумливей, – о, Боже! —
Не слышал досель!
Из фиги хочу себе брачное ложе!…
Потом колыбель.
– Друзей у смоквы нет среди других растений…
А капли чёрных фиг средь голизны видней, —
Они, ведь, капли слёз всем ненавистной тени:
Повесился он здесь в один из страшных дней!
– Ах, чёрные тоже, на белом так чётки,
Мне сердце пронзили —
На скорбной Голгофе в руках Его чётки
Скользили, скользили…
– Когда смоковницу откроет лунный свет,
Нагую осенью, под нею лист опавший,
Я вижу пред собой Предателя скелет
Он плачет вечно тут, Учителя предавший.
Продолжить чтение
Еще от автора Антониу Перейра Нобре
Лузитанская лира

В антологию вошли образцы классической португальской поэзии XII–XIX вв. лирического, философского и социального звучания. В ней представлено творчество Жила Висенте, Луиса де Камоэнса, Мануэла Марии Барбоза ду Бокаже, Са де Миранда, Антеро де Кентала, Сезарио Верде и многих других поэтов.

Стихи

В рубрике «Литературное наследие» — стихотворения португальского поэта Антониу Номбре (1867–1900). «Когда он родился, родились мы все» — так озаглавлена это подборка, предваряемая подробным вступлением переводчицы Ирины Фещенко-Скворцовой.

Рекомендуем почитать
Два Заката

Эмили Дикинсон (1831–1886) родилась в Амхерсте (штат Массачусетс) и прожила там недлинную и малоприметную жизнь. Написав около двух тысяч стихотворений и великое множество писем, она осталась не замеченной и не узнанной современниками. Только XX век смог распознать в ней гениального поэта, но сравнить её по-прежнему не с кем.На русский язык стихи Э. Дикинсон начала переводить Вера Маркова. С тех пор к ним обращались уже многие переводчики. Переводы Татьяны Стамовой отдельной книгой выходят впервые.

Малые поэмы

Изначально задуманные как огромные поэтические работы, «Гиперион», «Падение Гипериона» и «Колпак с бубенцами» оказались последними, незавершенными эпическими произведениями Джона Китса (1795–1821) и остаются среди его малых поэм, к числу которых относится и «Ламия», опубликованная в 1820 году.Поэма «Колпак с бубенцами» на русский язык переведена впервые.

Романсы бельевой веревки: Деяния женщин, преступивших закон

«Романсы бельевой веревки» – поэмы с увлекательным и сенсационным сюжетом – были некогда необычайно популярны. Их издавали в виде сложенных листков и вывешивали на продажу на рынках, прикрепляя к бельевым веревкам с по мощью прищепок. Героини представленных в настоящем сборнике поэм – беглянки, изменницы, бандитки, вышедшие по преимуществу из благородных семей. Новый тип героини – бесстрашной и жестокой красавицы со шпагой или мушкетом в руках – широко распространился в испанских романсах XVII–XVIII веков.

Лоренцо Медичи и поэты его круга

В книге представлены в значительном объеме избранные поэтические произведения Лоренцо Медичи (1449–1492), итальянского поэта, мыслителя и государственного деятеля эпохи Ренессанса, знаменитая поэма Анджело Полициано (1454–1494) «Стансы на турнир», а также экстравагантные «хвостатые» сонеты и две малые поэмы Луиджи Пульчи (1432–1484), мастера бурлеска. Произведения, вошедшие в книгу, за малым исключением, на русский язык ранее не переводились. Издание снабжено исследованием и комментариями.