Механизмы в голове - [11]

Шрифт
Интервал

Я замерзла и устала. Видимо, я долго бродила, не помня дорогу, и вдруг увидела, что стою на малознакомой улице. Наступила ночь, сквозь легкую дымку тускло светили фонари. Я взглянула на часы и обнаружила, что уже почти наступил урочный час нашего свидания.

Не успела я это осознать, как все внезапно преобразилось. Каким-то загадочным образом я превратилась в центральную точку, вокруг которой завращался вечерний мир. Люди, шагавшие по тротуару, мимоходом поглядывали на меня — одни с жалостью, другие с холодным интересом, третьи с каким-то болезненным любопытством. Некоторые подавали украдкой незаметные знаки, но я не знала, предостерегают они или же, наоборот, подбадривают. Освещенные и неосвещенные окна напоминали глаза разной степени проницательности, и все были устремлены на меня. Дома, уличный транспорт — все, что находилось в поле зрения, как будто ожидало, что же я стану делать.

Я развернулась и быстро зашагала в сторону гостиницы. Я торопилась, чтобы не опоздать, но мне почему-то не пришло в голову поймать такси. Город окружал меня своим вниманием, горящие глаза машин преданно следовали за мной — то ли задумчиво, то ли пророчески. В ушах звенел приятный голос Д., который говорил, что я должна действовать по собственному разумению. Перед моим мысленным взором всплыло чернобровое лицо, всегда вызывавшее смутные воспоминания: оно было не больше мыши и вскоре исчезло.

Я подошла к ярко озаренному входу гостиницы. Люди шныряли туда-сюда через вращавшиеся двери. Я замедлила шаг и наконец остановилась. Даже тогда мне еще казалось, что я должна шагнуть внутрь, явиться на встречу, не ударить лицом в грязь. Но затем мои ноги сами повели меня прочь, и я постигла истину, которую следившие за мной глаза, наверное, знали с самого начала: я готова убежать куда угодно, стерпеть любой позор, любую расплату, любое отчаяние, только бы не оказаться в этой ситуации.

Смогу ли я теперь вынести самобичевание? Вопрос, конечно, риторический, ведь хотя жить в такой безотрадности, после стольких неудач и трудно, умирать, очевидно, еще тяжелее.

ПОВЕСТКА В СУД

перев. В. Нугатова

Р. — старинный мой друг. Когда-то давно мы жили в одном доме, пусть и в разных квартирах, и в ту пору я, конечно, очень часто с ним виделась. Впоследствии наши пути разошлись, нас стали разделять все большие расстояния, мы могли встречаться лишь изредка и с огромными трудностями — один-два раза в год, да и то на пару часов или в лучшем случае на выходные. Однако наша дружба, всегда чисто платоническая, оставалась незыблемой, хотя, естественно, уже невозможно было сохранять прежнюю степень близости. Мне по-прежнему казалось, что между мною и Р. существует тесное и нерушимое взаимопонимание, коренившееся в каком-то принципиальном сходстве характеров, а, следовательно, не подверженное случайным переменам.

С последней нашей встречи прошло особенно много времени, так что я обрадовалась, когда мы наконец смогли условиться о новом свидании. Мы договорились, что встретимся в городе, вместе поужинаем, а вечером отправимся на поезде в пригород — туда, где жил Р.

Встреча была назначена на семь часов. В ресторан я пришла первой и, сдав вещи в гардероб, поднялась по лестнице в небольшой бар, где часто бывала и потому чувствовала себя, как дома. Я заметила, что, вопреки обыкновению, бармену помогает официант: погрузившись в досужие размышления, как это свойственно всем ожидающим, я задумалась, зачем вдруг понадобился помощник, хотя посетителей в баре не так уж много?

Почти тотчас же появился Р. Мы весело поздоровались и сразу же завели разговор, который, казалось, был прерван лишь накануне.

Мы уселись за стол и заказали напитки. Обслуживал нас не бармен, а официант. Когда он поставил на стол два бокала, меня поразило, какой он невзрачный. Конечно, не следует придавать слишком большого значения внешности, но что-то в наружности этого парня поневоле внушило мне неприязнь. При взгляде на него в памяти почему-то всплыло слово «троглодит». Не знаю, как на самом деле выглядели пещерные люди, но, по-моему, они были очень похожи на этого низкорослого, коренастого, заурядного человечка. Несмотря на отсутствие явного уродства, он казался поразительно нескладным: возможно, виной всему непропорциональная фигура и сильная сутулость. Он не был стариком, но лицо его несло странную печать древности — чего-то векового и почти непристойного, точно пережиток первобытного мира. Особенно четко запомнились его широкие, серые, бесформенные губы, по-видимому, не способные сложиться в цивилизованную улыбку.

Это может показаться странным, но я, наверное, уделила гораздо больше внимания официанту, нежели своему другу, и лишь после того, как мы подняли бокалы, заметила легкое изменение во внешности Р. Со времени нашей прошлой встречи он немного поправился и в целом производил впечатление преуспевающего человека. К тому же на нем был новый костюм, и когда я сделала комплимент по этому поводу, Р. рассказал, что купил его в тот же день, потратив часть значительной суммы, полученной в виде аванса за новейшую книгу.


Еще от автора Анна Каван
Лед

«Лед» (1967) — главный роман британской писательницы Анны Каван, которую при жизни сравнивали с Вирджинией Вульф и называли сестрой Кафки. Критики считают Каван основоположницей жанра slipstream («завихрение») — литературы фантазийного воображения, где причинно-следственные связи держатся на волоске, а обостренные до предела чувства несравнимо важнее логики. В ее романах вполне реалистичное изображение вдруг подергивается рябью, и из глубины подсознания всплывают на поверхность неожиданные образы и картины.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Дом Аниты

«Дом Аниты» — эротический роман о Холокосте. Эту книгу написал в Нью-Йорке на английском языке родившийся в Ленинграде художник Борис Лурье (1924–2008). 5 лет он провел в нацистских концлагерях, в том числе в Бухенвальде. Почти вся его семья погибла. Борис Лурье чудом уцелел и уехал в США. Роман о сексуальном концлагере в центре Нью-Йорка был опубликован в 2010 году, после смерти автора. Дом Аниты — сексуальный концлагерь в центре Нью-Йорка. Рабы угождают госпожам, выполняя их прихоти. Здесь же обитают призраки убитых евреев.


Некрофил

От издателя Книги Витткоп поражают смертельным великолепием стиля. «Некрофил» — ослепительная повесть о невозможной любви — нисколько не утратил своей взрывной силы.Le TempsПроза Витткоп сродни кинематографу. Между короткими, искусно смонтированными сценами зияют пробелы, подобные темным ущельям.Die ZeitГабриэль Витткоп принадлежит к числу писателей, которые больше всего любят повороты, изгибы и лабиринты. Но ей всегда удавалось дойти до самого конца.Lire.


Мать и сын

«Мать и сын» — исповедальный и парадоксальный роман знаменитого голландского писателя Герарда Реве (1923–2006), известного российским читателям по книгам «Милые мальчики» и «По дороге к концу». Мать — это святая Дева Мария, а сын — сам Реве. Писатель рассказывает о своем зародившемся в юности интересе к католической церкви и, в конечном итоге, о принятии крещения. По словам Реве, такой исход был неизбежен, хотя и шел вразрез с коммунистическим воспитанием и его открытой гомосексуальностью. Единственным препятствием, которое Реве пришлось преодолеть для того, чтобы быть принятым в лоно церкви, являлось его отвращение к католикам.


Ангелы с плетками

Без малого 20 лет Диана Кочубей де Богарнэ (1918–1989), дочь князя Евгения Кочубея, была спутницей Жоржа Батая. Она опубликовала лишь одну книгу «Ангелы с плетками» (1955). В этом «порочном» романе, который вышел в знаменитом издательстве Olympia Press и был запрещен цензурой, слышны отголоски текстов Батая. Июнь 1866 года. Юная Виктория приветствует Кеннета и Анджелу — родственников, которые возвращаются в Англию после долгого пребывания в Индии. Никто в усадьбе не подозревает, что новые друзья, которых девочка боготворит, решили открыть ей тайны любовных наслаждений.