Мегрэ и клошар - [35]

— Я никому не мешаю говорить то, что вздумается, не так ли? Они болтают, что им взбредет в голову. Вы сочиняете, что вам по душе…

Мегрэ вновь направился к двери.

— Входите, месье Гулэ.

Его, речника с баржи «Пуату», которая все ещё продолжала разгружать песок у набережной Селестэн, тоже привез Лапуэнт по поручению комиссара.

— В котором часу вы услышали крики со стороны Сены?

— Примерно в полночь.

— Не можете ли сказать поточнее?

— Нет.

— Но было позже, нежели половина двенадцатого?

— Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, после того, как тело подняли на берег и прибыл ажан, было уже двенадцать тридцать. Мне думается, полицейский записал точное время происшествия в свой блокнот. А ведь прошло не более получаса между тем, когда…

— Что вы на это скажете, Ван Хутте?

— Я? Ничего, не так ли? Он свое плетет…

— А ажан?

— Полицейский тоже.

В десять вечера все три свидетеля удалились, а из «Дофины» принесли ещё один поднос с сандвичами и пивом. Мегрэ зашел в соседнее помещение, чтобы сказать Лапуэнту:

— Твоя очередь…

— И что у него выспрашивать?

— А что хочешь…

Технология «вертушки-марафона» была давно отлажена. Иногда они меняли друг друга по три-четыре раза за ночь, задавая более или менее одни и те же вопросы, только ставя их под несколько другим углом, и тем самым понемногу изматывая допрашиваемого.

— Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой.

Мадам Мегрэ ещё не спала.

— Тебе лучше меня не ждать.

— Мне кажется, ты устал. Так трудно идет, да?

Она почувствовала по его голосу, что комиссар несколько упал духом.

— Он будет стоять насмерть, ни в чем не подставляясь. Самый яркий образчик из всех упрямых идиотов, встречавшихся мне.

— А как там Тубиб?

— Сейчас наведу справки.

Он, действительно, немедленно позвонил в Отель-Дьё и переговорил с ночной сиделкой из хирургического отделения.

— Месье Келлер спит… Нет, боли его не беспокоят. Профессор осматривал его после обеда и счел, что опасность миновала.

— Больной что-нибудь говорил?

— Прежде чем заснуть, он попросил у меня воды.

— Больше ничего не сказал?

— Нет, принял снотворное и заснул.

Мегрэ пошел вышагивать по коридору, дав Лапуэнту полчаса, чтобы суметь «раскрутить» фламандца, голос инспектора жужжал за дверью. Потом комиссар вернулся в кабинет, застав Жефа Ван Хутте наконец-то сидящим на стуле со скрещенными на коленях длинными руками.

Выражение лица сотрудника красноречиво доказывало, что ему не удалось добиться результата, в то время как речник насмешливо взирал на него.

— И долго это ещё продлится? — спросил последний, видя, что Мегрэ занимает место за столом. — Не забудьте, что вы обещали мне вызвать консула. Я расскажу ему все, что вы тут вытворяли со мной и все это появится в бельгийских газетах!

— Послушайте, Ван Хутте…

— Я уже часами только этим и занят, а вы твердите одно и то же…

Он пальцем показал на Лапуэнта.

— И этот туда же. У вас, думаю, припасены ещё и другие. Небось, стоят сейчас за дверью, ожидая своей очереди терзать меня расспросами?

— Не исключено…

— Ну что же, я им буду отвечать то же самое.

— Вы неоднократно противоречили самому себе.

— Ну и что из того, если это и так? Разве с вами на моем месте не произошло бы то же самое?

— Вы же слышали, что утверждают свидетели?

— Они мололи языком одно. Я о том же самом говорю другое. Это ещё не значит, что лгу я. Не забывайте, что мне пришлось вкалывать всю жизнь. Спросите у любого моряка, что он думает о Жефе Ван Хутте. Ни один из них вам не скажет обо мне ничего плохого.

И «песенка-шансонетка» закрутилась вновь с самого начала, ибо Мегрэ решил попытаться выстоять до конца, припомнив случай, когда сидевший напротив него человек, не менее неуступчивый, чем фламандец, вдруг сломался на шестнадцатом часу допроса, как раз тогда, когда комиссар собирался его закончить.

Это была одна из самых изнурительных для него ночей. Дважды он выходил в комнату инспекторов, уступая место Лапуэнту. Под конец не осталось ни сандвичей, ни пива, и у них сложилось впечатление, что в пустом здании Уголовной полиции, где уборщицы начали подметать в коридорах, их осталось всего трое, смахивавших на бесплотных призраков.

— Но ведь вы никак не могли видеть, как двое мужчин проходили мимо вашей баржи…

— Разница между нами в том, что я там был, а вы нет.

— Вы же слышали их показания…

— Все что-то болтают…

— Заметьте, я не обвиняю вас в преднамеренности действий…

— А что это ещё значит?

— Я не утверждаю, что вы заранее знали, что его убьете…

— Кого? Виллемса или того типа, которого я выудил из реки? Потому что к этому моменту их уже стало двое, не правда ли? А завтра, может, появится и третий или четвертый, пятый… Вам совсем нетрудно добавить ещё кого-нибудь.

В три часа ночи Мегрэ, утомившись донельзя, решил прекратить допрос. На этот раз не подозреваемый, а он был полон отвращения.

— Ладно, на сегодня хватит, — буркнул он, поднимаясь из-за стола.

— Так что, я могу вернуться к жене?

— Еще нет.

— Вы отправите меня до утра в тюрьму?

— Поспите здесь, в одном из кабинетов, где есть раскладушка.

Пока Лапуэнт отводил его туда, Мегрэ вышел из здания и пошел, руки в карманах, по пустынным улицам Парижа. И только в районе Шатле ему удалось поймать такси.