Мечтатели - [40]

Он вынул из кармана письмо барона и ещё раз перечитал слова: «В конце августа приеду за тобой». Теперь был ещё только июнь. «О, Господи! Что же мне делать? И посоветоваться даже не с кем», – в отчаянии думал Пётр. Он судорожно сжимал в руке письмо инженера. Вдруг он почувствовал непреодолимое желание увидеть его. Ему казалось, что ему стало бы легче, если бы он мог склонить голову на грудь этого человека.

Далее в письме говорилось: «И сказать тебе не могу, какое благодеяние ты мне оказал в ту минуту, когда я тонул в море страданий; твоё присутствие мне тогда напомнило, что у меня на свете остаёшься ещё ты и что я должен заботиться о тебе». «У меня на свете остаёшься ещё ты…» Эти слова так глубоко тронули Петра, что он зарыдал. Не были ли они – инженер и он – в одинаковом положении? У обоих нет и никогда не будет никого близкого сердцу; оба они были совсем одиноки на этой земле.

Если бы Пётр знал, где находится теперь инженер, он охотнее всего поехал бы к нему. Он стал бы у него слугой и ухаживал бы за ним, как сын, ничего не требуя от него, кроме пищи и одежды. Этим путём он избежал бы необходимости постоянно встречаться с Марьюшкой и Степаном. Но он бы никогда больше не слышал проповедей и свидетельств Степана об Иисусе Христе.

Невыразимая тоска наполнила огорчённое сердце

Петра. «Господи, прости меня! Я возненавидел сегодня Степана…» – как стон слетели с его губ эти слова. «Но что поделаешь, если Степан всякого располагает к себе? Дорого пришлось ему, конечно, заплатить за свою любовь к нам; он чуть не умер за то, что привлёк нас к Тебе, – уже спокойнее рассуждал Пётр.

– А не любит ли сам Степан Марьюшку?»

Ему стало припоминаться многое такое, на что он прежде мало обращал внимания.

«Почему Степану и не любить Марьюшки, как люблю её я? Но будь он на моём месте, имел бы он такие же враждебные чувства, как я? О, Боже. Отец мой! Помоги мне в искушении!«

Пётр начал понемному успокаиваться, враждебные чувства отошли, уступив место молитвенному настроению. Молитва его была несвязной, но она достигла небес и была услышана Отцом Небесным.

– Что с тобой? – испугалась Крачинская, когда Пётр возвратился домой. – На тебе лица нет; ты весь осунулся и какой-то бледный. Уж не ушибся ли ты вчера при рубке леса?

– Нет, не беспокойся, матушка! У меня только немного болит голова.

Крачинская заварила ему настойку из каких-то целебных трав, и для успокоения матери он её выпил. Когда ему стало немного легче, он пошёл на работу.

– Послушай. Петруша, – сказал там ему один из плотников, мне сегодня ночью не спалось, и я пошёл побродить по огороду. Так я дошёл до сада

Хратских. Там на земле лежал кто-то; плача и молясь, он всё время повторял: «Не могу её отдать, Господи, не могу!..» Мне показалось, что это был голос Степана Хратского.

Поражённый этим рассказом, Пётр перешёл к другому концу балки. Затем под предлогом, что у него притупился топор, убежал в избу.

«Итак, Степан действительно любит её! И как ему ни тяжело было, он не хотел расстроить моего счастья! И после этого я ещё на него негодую… Не один ты оказался таким великодушным и добрым другом: и я не хочу отставать от тебя, Степан!« «Отчего так грустна сегодня Марьюшка?» – глядя на Марьюшку думал Мишко. Он всё хотел спросить её об этом, но как-то не удавалось. Под вечер все опять пошли на работу, а Марьюшка осталась дома готовить ужин. Она всё ещё была печальна. Особенно её удручало то, что она была причиной страданий Петра. «Но если Спаситель требует, чтобы мы любили всех людей, как Он возлюбил нас, думала Марьюшка, – то не хочет ли Господь, чтобы я разделила счастье одинокого Петра? Господь поможет мне забыть Степана, если я попрошу Его об этом. Я не могу видеть Петра таким печальным: лучше страдать одной. Когда я его встречу, скажу ему, что передумала и согласна ждать его возвращения. Скажу ещё, что Бог поможет мне разлюбить Степана».

Стоя в дверном проёме мельницы, выходившем на шлюз, Марьюшка задумчиво глядела на воду. Тут ей вспомнилась одна словацкая народная песня, в которой супружеская жизнь сравнивалась с тяжёлыми мельничными жерновами: но жернова можно отодвинуть в сторону, а от замужества не уйдёшь.

«Это ужасно! Но если Бог возлагает этот крест, то и помогает его нести».

Она перевела свой взгляд на залитую вечерней зарёй мельницу. Там, прислонясь к воротам, кто-то стоял…

– Степан! – вскрикнула Марьюшка.

Её звонкий голос заглушил шум падающей воды. Марьюшка протянула к нему руки, как бы ища помощи и защиты. Когда же Степан, как-будто гонимый какой-то непреодолимой силой, открыл ей свои объятия, Марьюшка упала прямо в них.

– Степан, – шептала она, сердцем угадывая, что он её понимает, – Степан, я не могу выйти замуж за Петра. Неужели этот крест возлагает на меня Господь? Я чувствую, что он не под силу мне.

– Марьюшка, – гладя её волосы, успокаивал её

Степан, – мы иногда думаем, что Бог требует от нас слишком многого, но когда мы покоряемся Его воле, то всё устраивается.

Голос его дрожал. Опустив голову, Марьюшка закрыла глаза. Она старалась представить себе, сможет ли она когда-нибудь забыть этого человека? Всё сильней становилось в ней убеждение, что она никогда здесь на земле не сможет разлюбить его. До её слуха долетали слова Степана, он хвалил Петра, хотя голос ему и изменял. Когда, наконец, он спросил её о причине отказа Петру, она, подняв голову, взглянула на него. Их взгляды встретились… Больше Степан её ни о чём не спрашивал. Прижав её к себе, он тихо заплакал. Они ещё долго стояли около мельницы, освещённые лучами заходящего солнца. В кустах снова пел вчерашний соловей. Но насколько иным было теперь у Степана чувство по сравнению со вчерашним! Вчера он сам хотел взять себе спутницу; сегодня он знал, что её дал ему Господь, и он принимал её, как драгоценный дар Божий.