Мечтатели - [19]

Ансельм. Да! Сто раз "да"! Вместо того чтобы в открытую ратовать за какую-то необычайную справедливость, я всегда предпочту втайне совершить несправедливость; так достойнее. Томас все делает в открытую. Рассудочные натуры всегда откровенны. Но я способен лгать просто потому, что ужасаюсь довольству постороннего человека, свято верящего, что он меня понимает. И не отвяжешься - сверх меры темпераментная женщина и та меньше липнет, а тут словно ненароком увяз в трясинных мозгах!

Мария (содрогаясь от воспоминания). Особа, которая так забывается, самое омерзительное, что только есть на свете.

Ансельм (меняя тон). О, не надо упрощать, не настолько все просто. Когда умер Йоханнес, Регина неделями ничего почти не ела; сгрызет за день одно-два печеньица, и все. Таяла на глазах, хотела добиться неземного с ним единения. Очень это было красиво, очень впечатляюще. Пылкая страсть. Она любила, но не его, а просто - любила. Сияла! Однако затем явилась реальность, которая - на радость Томасу! - всегда права; эти тысячи и тысячи часов, которые человек должен как-то провести и как-то проводит. И каждый оставляет по крохотной оспинке: видишь, было и прошло. И вдруг все лицо начинает от них безмолвно кричать: конченый человек! Вы даже не догадываетесь, сколько людей гибнут оттого, что умудряются жить! Но мы теряем время, вы ведь хотели попытаться открыть замок.

Мария. Договаривайте, тогда я вам отвечу.

Ансельм(с минуту глядя на нее недоверчиво-испытующе). Да! Я это могу понять!.. Я знал, что вы этого ждете. Могу понять, что в ту пора всякая измена, которую она совершала в своей жизни, казалась ей преданностью в сравнении со всем другим. Всякое внешнее унижение - внутренним возвышением. Она украшала себя грязью, как иная - макияжем. И это по-своему красиво!

Мария. Нет!! (Смотрит на него недоверчиво-испытующе, потом далеко отбрасывает связку ключей.) Все, больше я этим не занимаюсь!

Ансельм (решительно). Ну что ж, тогда давайте я. (Опять вынимает перочинный нож.)

Мария. Нет, я этого не потерплю! Что-то вы утаиваете, не хотите мне открыть, а оно связывает вас с Региной! (Укрывается в кресле за письменным столом.)

Ансельм (расхаживая перед нею туда-сюда, иногда в возбуждении останавливаясь). И что же это, по-вашему? Слышите, она опять начала... Сидит одна-одинешенька в звездном океане, в звездных горах, а говорить не может. Только и способна корчить безобразные гримасы, маленькая злючка Регина... Гримаса изнутри тоже целый мир, без соседей, с одной лишь своей музыкой сфер, раскинувшийся в бесконечность... Она не умела говорить с жуком и совала его в рот; не умела говорить сама с собой - и пожирала себя. И с людьми она никогда не умела говорить, а все же испытывала... эту чудовищную потребность объединиться с ними всеми!

Мария. Нет, нет, нет, нет!!! Это ложь!

Ансельм. Да поймите вы, ложь - это исчезающая среди чужих законов ностальгия по сказочно близким краям! Она душевно ближе. И, вероятно, честнее. Ложь не правдива, а в остальном она - все!

Мария. Но ведь эти выдумки про Йоханнеса до омерзения фальшивы!

Ансельм. Так она и не верит в них. Да, Мария, не верит. Как не верит и в то, что есть смысл кричать. Но кричит. И чувствует себя тайной, которая не умеет разъясниться и выражает эту свою неспособность криком - последним, случайным, фальшивым средством, какое у нее осталось. В нем заключена огромная человеческая беда, быть может, наша общая беда!

Мария (вскакивая). Не могу больше слушать! (Неясно, что она имеет в виду - речи Ансельма или крики Регины, видимо возобновившиеся.) Кошмар с этой чувственностью! (Хочет подойти к окну, но Ансельм стоит на дороге, и она обеими руками цепляется за него.) Уезжайте, уезжайте вместе с нею!

Ансельм. Нет. Не могу. Сопровождать меня - еще некоторое время - я бы ей позволил. А теперь дайте мне ключи.

Mapия. Я сейчас впервые до вас дотронулась, а должна с вами бежать, нет, это чересчур смешно!

Ансельм. Доверьте мне ключи.

Мария. Нет... Я не могу вам доверять!

Ансельм хочет поднять ключи, Мария, опередив его, завладевает ими;

секунду-другую между ними происходит что-то вроде рукопашной.

Ансельм (схватив руку Марии, проводит ее ногтями по своей шее, губам, глазам). Дотроньтесь до меня! Сделайте мне больно! Вот тут! И тут! Возьмите нож, вырежьте на мне знаки, точно на дереве! Раз уж не верите! Терзайте меня до беспамятства, тогда вы сможете делать со мной все что угодно.

Мария (вырываясь). Вы похожи на скверного мальчишку, который упорно добивается, чтобы я его соблазнила.

Ансельм (бросаясь в кресло). Я ничего не добиваюсь... кроме позволения отнести за дверь ваши туфли. Почистить ваши юбки. Дышать воздухом, который побывал у вас в груди. Быть постелью, которой дано хранить отпечаток вашего тела. Жертвовать себя вам! Вся прочая реальность блекнет перед этим.

Мария (протестуя и успокаивая). За все время нашего знакомства мы видели только лица и руки друг друга.

Ансельм. Но когда минуту назад я нечаянно обнял вас, мне почудилось, будто вдали от всего, что происходит, моя жизнь могла бы без всяких объятий оберегать вашу, прикасаться к ней. (Опять берет Марию за руку.)