Маяк на Омаровых рифах - [17]
— Вот тебе стеганое одеяло! — сказал Иоганн. — Видишь — сундук? Ложись-ка ты, братец, туда. Там не пыльно. Правда, на дне лежит несколько книжек.
Ганс-в-узелке кивнул, сказал «спасибо» и «до свидания», нырнул с одеялом в сундук и не успел толком улечься, как сразу же крепко заснул.
— Да, моряка из тебя не выйдет! — пробормотал Иоганн и спустился обратно в столовую.
Там в одиночестве сидела тетушка Юлия. Александра упорхнула к себе на отмель, пообещав на днях заглянуть. Смотритель с тетушкой Юлией скоротали вечер вдвоем. Поговорили о грустных событиях на Гельголанде, о долгом морском путешествии к маяку и о чудном тетушкином попутчике. Затем отправились спать. Иоганн постелил тетушке здесь же, в столовой, а сам взобрался по лесенке этажом выше. Перед сном, как положено моряку, бросил взгляд на барометр. Стрелка указывала на шторм.
Старик вспомнил историю про пустогроха и сказал:
— Рядом спит Ганс-в-узелке. Поэтому и барометр упал. — Он улыбнулся и залез под теплое пуховое одеяло.
Но, увы, Иоганн ошибся. Стрелка упала не потому, что рядом спал Ганс-в-узелке, а потому, что надвигалась гроза. На горизонте в кромешной тьме уже кипело и бурлило, как у ведьмы в котле. И никто на маяке не мог знать, что их ждет завтра.
Назавтра Ганс-в-узелке проснулся часов в шесть утра от непонятной качки, адского треска и грохота. Он спросонок протер глаза и в первый момент растерялся: «Где это я?» Но быстро вспомнил, что остался на маяке, и удивился: кто это так умело грохочет? Знаток пустогрохого дела, Ганс-в-узелке не мог не отметить отличного качества шума. Позевывая, вылез он из сундука и только хотел подойти к окну, как пол у него под ногами заходил ходуном, а от жуткого громового раската чуть не лопнули барабанные перепонки. Одним прыжком — спасайся кто может! — пустогрох запрыгнул обратно в сундук, затаился в углу и приготовился к самому худшему.
Секунду стояла могильная тишина. А потом как грянет, как громыхнет! Над морем завыла буря. Волны вспенились, забурлили, ударили о стены башни. Вдобавок ко всему хлынул дождь — хлестал по железной крыше, стучал в окно. Башня кренилась, как молодая березка на ветру. Здесь, наверху под куполом, и вовсе качало, как на качелях.
Ганс-в-узелке схватился за край своего сундука и подумал: «Ну все, конец!» Когда он с опаской выглянул и посмотрел в окно, то увидел, как за дождевой завесой над морем сверкнула молния. Раскатился протяжный гром. Пустогроху хотелось спуститься по лестнице к тетушке Юлии. Но в такую грозу об этом нечего было и думать. И он сидел в сундуке, вздрагивая при каждом ударе грома и слушая, как за окном грохочет, гремит, бурлит, пенится, воет, стонет, свистит и хлюпает. Гансу-в-узелке было очень и очень худо.
— Только не падай, милый маяк! Стой, миленький, крепко! — испуганно бормотал он, вжимаясь в самое дно сундука. А сундук раскачивало, как подвесную койку на корабле. Пригибаясь все ниже, Ганс-в-узелке нащупал что-то квадратное, кожаное и невольно поднес его к глазам. Смотри-ка, книжка в кожаном переплете! Пустогрох с любопытством открыл ее и на первой странице прочел: «Необычайные приключения на море и на суше. Записки старого капитана». Под заглавием шел длинный перечень разных историй. Ганс-в-узелке захлопнул книжку и положил обратно на дно сундука. Нет, читать в эту мерзкую погоду совсем не хочется!
Тут его взгляд упал на плоскую жестяную коробочку в другом углу сундука. Он подцепил ее ногой и открыл крышку. Ах, какие чудные сухарики! У пустогроха, который вот уже двое суток ничего не ел, вдруг проснулся, несмотря на страх и качку, зверский аппетит. Он взял сухарик, быстренько его схрумкал, потом захрустел вторым, третьим… В конце концов коробочка опустела. И хотя буря все так же шумела, ему сразу полегчало. Он даже трусцой подбежал к окну и посмотрел на бурлящее море. Внизу клубилось сплошное пенное облако, но временами на гребне волны взлетало что-то странное и непонятное: не то дяденька, не то рыба, большое и толстое, зеленоватого цвета. Может быть, водяной? Один раз он вроде бы даже разглядел толстую морду с довольной ухмылкой, но сквозь пену и брызги было точно не разобрать.
И пустогрох пошлепал обратно в сундук: под стеганым одеяльцем хотя бы тепло. Он снова взялся за книжку в кожаном переплете и сказал себе так:
— На улицу в такую бурю не вылезешь. Заснуть не заснешь. Почему бы не почитать, пока шторм не уляжется? — Он устроился поудобней, положил на колени книжку и, пока море с небом спорили, кто сильней, прочел вот такую историю…
Необыкновенные приключения куклы Аглаи
Каждый год перед наступлением карнавала старый Матиас доставал из чулана своей костюмерной лавки куклу Аглаю. Наряжал ее в старинный русский сарафан, который весь год хранился в особой шкатулке, и ставил в витрину. А перед этим долго расправлял складочки, заплетал кукле косы и вешал Аглае на шейку картонку на красной тесемочке. На картонке было написано:
Так продолжалось вот уже девять лет. Кукла привыкла, что всего только шесть недель в году, пока люди веселятся на карнавале, ей можно покрасоваться в витрине, остальные же сорок шесть недель приходится ютиться в чулане, среди старых ворчливых кресел и невеселых светильников. К счастью, в чулане нашелся уютненький уголок, где проживал весьма любезный Махровый Халат в цветочек. Аглая отлично с ним ладила. В зимние холода цветастый кавалер так плотно укутывал свою даму, что наружу торчал один носик, а в летние жаркие дни аккуратно обмахивал ей личико своим широким правым рукавом, навевая прохладу. К тому же милый Махровый Халат утешал Аглаю в праздничную неделю от Рождества до Нового года, когда она томилась в ожидании карнавала, с пестрым серпантином, воздушными шарами и восхищенными взглядами детей и взрослых — всех, кто будет любоваться ею через стекло витрины.
