Маттерхорн - [67]

– Принято, один подтверждённый и два вероятных, – ответил голос Поллака. – Пригните головы. Я только что слышал, как литера 'дельта' скомандовал 'выстрел'. Класть он будет близко. Приём.

– Ложись! – во весь голос закричал Меллас. – Свой огонь!

Он оглянулся убедиться, что его люди в достаточной безопасности. Тут до него дошло, что каждый и так уже пригнул голову и застыл в таком положении последние три минуты. Он сам прижался головой к земле, и с Эйгера долетел первый страдальческий визг 105-миллиметровок.

Снова подошла очередь третьему отделению становиться ведущим. Они передали тело Вилльямса второму отделению и тихо прошли вперёд. Кортелл то снимал, то надевал каску и тёр свой высокий поблёскивающий лоб. Каждый торопился миновать потенциальный сектор поражения, каждым вдохом благодаря глаза и реакцию Ванкувера.

Джексон нашёл две рисовых лепёшки на окровавленном тесьмяном ремне, который бросили возле тропы. Счастливый, он засунул их в большие карманы штанов, потому что у всего его отделения продукты уже кончились. Он быстро срезал с ремня пряжку с красной звездой, зная, что охотники за сувенирами в Дананге дадут за неё хорошие деньги, и передал её назад для Ванкувера. Немного дальше по тропе нашлось окровавленное кепи. Его тоже передали назад Ванкуверу, который молча отдал его Коннолли. Коннолли спрятал его в карман.

Всё тело Мелласа звенело. Руки дрожали. Он вздрагивал от каждого шороха и слишком быстро и много разговаривал по рации. В мозгу он вновь и вновь проигрывал всю сцену и прикидывал, смог бы он отреагировать быстрее и убить больше; понимал ли Коннолли, что в то время, когда он менял магазин, Меллас спас его своим огнём. Он размышлял, как люди за пределами роты узнают о его действиях и о том, как взвод его преуспел там, где рота 'альфа' потеряла столь многих при сходной засаде. Весь день он оставался как заведённый, пока они не достигли склада боеприпасов, когда свет на сером небе уже начал увядать.

У склада Меллас был горько разочарован.

Он не мог поверить, что во всех сообщениях, в которых ему доводилось читать о том, как ВВС и ВМС разрушают блиндажи, речь шла о том, что он видел перед собой: три большие норы, вырытые в сырой земле и укрытые брёвнами и дёрном.

В трёх блиндажах нашлось десять 120-миллиметровых реактивных снарядов, несколько сотен 82-миллиметровых миномётных мин, восемьдесят небольших 61-миллимитровых миномётных мин, патроны к АК-47 в количестве, достаточном для одного боя целого взвода, и немного медикаментов, предоставленных английским 'Красным Крестом'.

Хок казался странно счастливым. Он бросился отплясывать ястребиный танец, а потом забрался на верхушку одного из блиндажей и подбрасывал в воздух бинты как серпантин, надрываясь при этом во все лёгкие: 'Грёбаные англичане! Так я и знал, что за войной стоят вонючие англичане!' Он ржал и бросался бинтами, развешивая их по деревьям. На фоне тёмной растительности белизна их смотрелась как-то не к месту.

Рота в целом лишь пожимала плечами на выходки Джейхока. Кэссиди организовал работы, и вскоре боеприпасы сволокли в яму, в которой он, Сэммс, Басс и Ридлоу радостно скооперировались над их подрывом.

Все вжались в землю, когда они подорвали заряд. Раздался мощный взрыв, но едва ли четверть боеприпасов взорвалась. Остатки взвились, кувыркаясь, в небо и рассыпались по окрестности. Ребята неодобрительно засвистели. Кэссиди рассмеялся и тут же заставил свистунов собирать разлетевшиеся боеприпасы. Морпехи рабочей команды ворчали: 'Нам, должно быть, достались единственные грёбаные контрактники во всей Промежности, которые не в состоянии взорвать хренов склад боеприпасов'. Они ждали час, чтобы удостовериться, что в яме не случится самовоспламенения, и ещё раз заложили заряды. На сей раз они забросали яму камнями и землёй, чтобы локализовать взрыв.

Взводные сержанты сами посмеивались над нелепостью ситуации. Ведь многие думали, что они не могут и спички зажечь возле склада без того, чтобы не пустить его на воздух. В целом же, все были счастливы. Завтра утром они, скорей всего, расчистят посадочную площадку и уберутся отсюда уже к полудню, выполнив задачу без потерь, если не брать в расчёт Вилльямса.

Меллас, однако, чувствовал странное беспокойство, тревогу и пустоту, не связанную с голодом – пять дней он был на половинном рационе, а сегодня не ел вовсе. Четыре мысли не давали ему покоя. Во-первых, как англичане, на первый взгляд самые цивилизованные из людей, народ, с которым они сражались бок о бок с нацистами, могли помогать их врагу, Северовьетнамской армии? Каждый пенни, сэкономленный северными вьетнамцами при получении пожертвований, мог быть потрачен на патроны, которые могли убить его. Кроме того, каждая спасённая жизнь была жизнью, которая могла убить его. Меллас чувствовал себя преданным. Во-вторых, он всё ещё пытался примирить эти крошечные, крытые брёвнами ямы, называемые блиндажами, с представлениями, которые угнездились в его мозгу: с бомбами, крушащими бетон и сталь, с 'Линией Зигфрида', с 'Пушками острова Наварон'. В-третьих, какого чёрта они тащились весь этот путь, потеряли Вилльямса и чуть не угробили всё первое отделение, если б не чрезвычайная бдительность Ванкувера, ради такого незначительного количества боеприпасов, которое можно было вывезти парой грузовиков?