Матрица Справедливости - [17]

Переругиваясь на смеси греческого с лигурийским, матросы налегли на весла, и очередная шлюпка отошла от берега. Пассажиры замахали руками, прощаясь с остающимися, — до встречи в Иерусалиме, — пока один из матросов — суровый грек с уродливым красным шрамом — не приказал им сидеть.

Элиазар только сейчас заметил, что суматоха на пристани почти улеглась. На рейде оставалось три корабля, остальные уже снялись с якоря и отправились в сторону Антиохии.

Он встал с камня и пошел в сторону города, не оглядываясь. Без оружия, без покровителя, без коня, без знания языка, он был обречен, как и остальная армия. Нужно было срочно что-то придумать. Прежде всего — найти хорошую компанию.

Он уже подходил к портовой таверне, когда его окликнул Готлиб: «Тебя зовет Ее величество».

Tурнир

Густой людской кисель расползался из городских ворот по поляне на берегу Оронта. Весь город уже собрался, а народ продолжал прибывать — из окрестных деревень и издали. Загудели трубы, перекрывая конское ржание и выкрики торговцев. Эдварда вдруг бросило в сторону, он чуть не упал — это толпа шарахнулась от выезжавших из города рыцарей. Еще недавно, пыльные и полуголодные, они устало брели по горам Малой Азии, а потом просили смерти в пропахшем их желудками трюме. Сегодня, в отполированных латах и алых, синих, белых одеждах, с гербами и в сопровождении оруженосцев, они были неузнаваемы.

Двор Раймунда Пуату в Антиохии был самым оживленным местом в Святой Земле. Сюда стекались трубадуры, жонглеры, странствующие рыцари, торговцы и просто искатели приключений. Здесь можно было услышать последние сплетни, нанять оруженосца, присоединиться к отряду для очередной вылазки в арабские земли, или ввязаться в драку.

Сам Раймунд, уже немолодой, но подтянутый, с сияющими на солнце черными волосами, замыкал колонну на массивном белом коне. Народ восторженно загудел — Раймунд был щедр, а потому популярен. Эдвард отдал должное его представительной, воистину королевской внешности и осанке. Раймунд чуть повел головой, и казалось — он всех обвел взглядом, всех заметил и поприветствовал.

Рыцари въехали на ристалище и разбились на две группы, а Раймунд чуть задержался. Такая вольность была против правил, но он был здесь хозяином. Он шагом подвел коня к трибуне, ловко соскочил, сразу оказавшись на одном колене у ног Элеонор, и впился губами в ее руку. Время от времени он отрывался, поднимал голову и что-то говорил, глядя королеве прямо в глаза, а затем снова нагибался и продолжал осыпать руку поцелуями. Лицо Элеонор заливалось румянцем, она внимательно слушала, несколько раз улыбнулась и наконец расхохоталась.

Элеонор любила дядю Раймунда с детства. Когда она была девочкой, он часто появлялся у них в доме — шумный, большой, и уже тогда казавшийся ей очень красивым. Он подолгу говорил с ней, как с равной, и всегда приносил ей какой-нибудь пустяк. Одно время она собирала эти резные игрушки и медные колокольчики в шкатулку. Сейчас галантный Раймунд снова покорил ее сразу же по приезде. Измученная, она проспала весь первый день, а когда проснулась, пол ее комнаты был усеян лепестками степных цветов.

Раймунд оторвался наконец от руки Элеонор и вскочил в седло. Она провожала его взглядом, а он, нагнувшись к холке коня и что-то прошептав, легко перенесся через ограду.

Глашатай начал перечисление титулов, заслуг и девизов сражающихся. Раймунд нетерпеливо гарцевал впереди своего отряда. Наконец взметнулись флаги, двенадцать забрал с лязгом опустились, и двенадцать пар шпор вонзились в бока лошадей. Последний день турнира начинался.

Раймунд пришпорил коня первым. Он мчался, пригнувшись; позади — пять его верных рыцарей; навстречу — Альберт со своими норманами. Двенадцать копий понеслись навстречу друг другу. Потом — никто, конечно, не успел разглядеть, что произошло — раздался треск, и два принца проскакали дальше, невредимые. Следом столкнулись их армии, оставляя на земле сломанные копья и выбитые из рук щиты. Кто-то вылетел из седла, но тут же вскочил на ноги и изготовился к пешему бою. Его лошадь растерянно бегала вокруг сражавшихся, пока оруженосцы, нагибаясь и увиливая, не увели ее за барьер.

Поклонившись в сторону трибуны, Раймунд развернулся и снова бросился на неприятеля. Разглядеть что-либо становилось все труднее из-за облаков пыли, поднятых дюжиной лошадей. Сгустки пеших и конных катались по ристалищу, сталкиваясь и снова распадаясь. Раймунд вышел и из второго столкновения невредимым. Копье Альберта было сломано, и Раймунд отбросил свое. Трибуны захлопали.

Раймунд и его противник, оба еще в седле, сближались шагом, не торопясь. Вокруг них кипело сражение, но они не замечали своих подданных. Давние соперники, они мечтали свести счеты если не на поле брани, то на турнире. Альберт напал первым. Повинуясь неслышной команде, его конь сорвался в галоп. Раймунд прозевал движение, почувствовал только волну горячего воздуха, и едва успел уклониться от меча. Он пустился вдогонку, но пронесся мимо — когда Альберт остановил коня так же внезапно, как пустил.

Они преследовали друг друга по арене. Альберт на быстром, изящном коне отступал, увиливал, иногда останавливался, разворачивался и наносил коварные удары. Наконец, он встал как вкопанный лицом к Раймунду. Тот подъехал медленно, опасаясь новых хитростей. Их глаза встретились, и Альберт первым занес меч. Трибуны замерли. Даже оставшиеся на ристалище рыцари — по двое с каждой стороны — остановились. Исход битвы решали вожди, как подобает.