Матрица Справедливости - [15]
Несмотря на молодость и неженатость, ученые быстро пресытились этим зрелищем. Девица ничуть не обиделась, и теперь наиболее заманчивые телодвижения совершала в другую сторону, где сидела группка очень солидных лысых мужчин. Интерес и смущение на лицах выдавали в них отцов провинциальных семейств, приехавших на какую-то конференцию и не нашедших лучшего досуга. А может, именно об этом и мечтавших в своих Ютах и Айовах.
Борис отбросил очередной лист и поднял глаза на стриптизершу.
— Слушай, а что оно ответит на последовательность простых чисел?
Сэм тоже посмотрел на девицу и поперхнулся пивом. Как настоящий теоретик, Борис произвел в уме сложную последовательность действий, понять которую простому смертному было нелегко. Особенно после пива. Недолго подумав, Сэм все же догадался, к чему клонит коллега, но решил изобразить непонятливого.
— Кто — оно?
— Да какая разница, — поморщился Борис. — Неважно кто. Оно, он, они…Это пусть философы выясняют. Или теологи, — Борис пока лишь забавлялся новой версией.
— Ну ты даешь. Инопланетяне сидят за орбитой Плутона и отвечают на наши дельта-волны. Что у них, радио нет? Или это бог? Ты же ученый, какого черта ты при малейших затруднениях прибегаешь к богу! — разозлился Сэм, — мало ли, может в электронике какой-то дрянной контур задержку дает, может действительно от чего-то отражается, может у этих червяков физиология такая…
— К богу не прибегают, — прервал эту тираду Борис, происходивший из религиозной семьи, — К нему идут. Иногда всю жизнь. Ты же сам не веришь в эти свои контуры с задержкой на девятнадцать часов, ты не знаешь, что думать об этом, поэтому ты мне и позвонил.
— Не знаю. Но хочу знать, и пытаюсь искать истину. А вы, теоретики, вечно ищете какую-то красоту, какую-то высшую справедливость. Что Ньютон, что Эйнштейн, что ты (изумленный этой тирадой Борис улыбнулся сравнению), — вам подавай бесконечно мудрого творца с единым законом всего. И как что не получается — к нему.
— Да что ты взъелся, — Борис тоже начинал горячиться и от этого говорил чуть заикаясь. — Тебе что, насильно обрезание сделали, что при тебе бога нельзя упомянуть. Я, кстати, его и не упоминал, — нелогично продолжил Борис. — Сам же говоришь, я ученый. Вот и исследую все версии. Это же напрашивается. Давай попробуем.
— Да нечего тут пробовать. Ошибка эксперимента. Мало ли где я напортачил, — упрямился Сэм. — Мы ж ни черта не знаем об этих твоих волнах. О червях, кстати, тоже.
— Ты же сам говорил, что уверен. Проверил и перепроверил. И сейчас отказываешься от своей же работы.
— Да я не для того работал, чтобы найти этих твоих… неважно кого. Нас жгли на кострах, мы потратили последние пятьсот лет и чуть не разнесли к матерям планету, черт бы ее побрал, в поисках истины, — Сэм жестикулировал с риском перевернуть стаканы, — неужели все коту под хвост, чтоб вернуться к этому мракобесию и исследовать божественные эманации и чертей на острие иглы?
— Хорошо излагаешь, — протянул Борис восхищенно. — Кто тебя жег на кострах? Какое мракобесие? Да мы, материалисты, бываем мракобесами почище папы. Ты прячешь голову в песок, как страус, только чтоб ни дай бог — извини пожалуйста — не обнаружить что-то не соответствующее твоей картине мира. Ты же экспериментатор, так проверь…
— Мы — материалисты, — передразнил Сэм. — Ладно, замяли. Давай поговорим завтра. На нас смотрят.
Отцы семейств за соседним столом уже изрядно набрались, скинули пиджаки и галстуки, и оказались в одинаковых белых рубашках с мокрыми подмышками. Они неодобрительно пялились на ученых, забыв даже о танцовщице, которая как раз приближалась к кульминации своего действа.
— Давай еще выпьем, — продолжил Сэм. Завтра попробую все, что хочешь. Простые числа, семиугольные гайки, что угодно. Только бесполезно это. Все это была случайность. Вот увидишь — вообще ничего не будет, один шум, как обычно. Если и есть этот твой Неважно Кто, — Сэм умудрился произнести это с заглавной буквы, — то ты не там ищешь. Что он, не может с нами общаться проще, чем через червей?
— Посмотрим, — Борис только пожал плечами, ученые взяли еще по пиву и обратили наконец внимание на извивающуюся девушку.
Инженер оторвал мутный взгляд от исчерканного листа. Хорошая штука эта бумага. Гораздо лучше пергамента или бересты. Он давно перестал придумывать вещи. Легче было копировать изобретения у людей. Разумеется, он мог и сам изобрести что угодно, причем наверняка лучше, чем смертные. Вот, скажем, бумага. Все бы хорошо, но стоит выдохнуть, и она слетает со стола. Он бы придумал неслетающую. Зато люди делали это быстрее. Их не интересовало совершенство. Значительно больше внимания они уделяли так называемому прогрессу. Видимо, потому что хотели успеть внедрить, разбогатеть и прославиться при жизни. У Инженера таких стимулов не было. Он бы до сих пор изобретал идеальное, не оставляющее клякс гусиное перо, — подумал он, взял со стола обычную шариковую ручку и вернулся к стихам.
Стихов вообще-то тоже давно так не пишут. Он опять не поспел за прогрессом. Ну и наплевать (он плюнул). Кто это прочтет? После прошлого ответа: «Советуем Вам читать больше классиков», — посылать в редакции он больше не станет.
Андрей Виноградов – признанный мастер тонкой психологической прозы. Известный журналист, создатель Фонда эффективной политики, политтехнолог, переводчик, он был председателем правления РИА «Новости», директором издательства журнала «Огонек», участвовал в становлении «Видео Интернешнл». Этот роман – череда рассказов, рождающихся будто матрешки, один из другого. Забавные, откровенно смешные, фантастические, печальные истории сплетаются в причудливый неповторимо-увлекательный узор. События эти близки каждому, потому что они – эхо нашей обыденной, но такой непредсказуемой фантастической жизни… Содержит нецензурную брань!
Эта захватывающая оригинальная история о прошлом и настоящем, об их столкновении и безумии, вывернутых наизнанку чувств. Эта история об иллюзиях, коварстве и интригах, о морали, запретах и свободе от них. Эта история о любви.
Это моя первая книга. Я собрала в неё свои фельетоны, байки, отрывки из повестей, рассказы, миниатюры и крошечные стихи. И разместила их в особом порядке: так, чтобы был виден широкий спектр эмоций. Тут и радость, и гнев, печаль и страх, брезгливость, удивление, злорадство, тревога, изумление и даже безразличие. Читайте же, и вы испытаете самые разнообразные чувства.
Рудольф Слобода — известный словацкий прозаик среднего поколения — тяготеет к анализу сложных, порой противоречивых состояний человеческого духа, внутренней жизни героев, меры их ответственности за свои поступки перед собой, своей совестью и окружающим миром. В этом смысле его писательская манера в чем-то сродни художественной манере Марселя Пруста. Герой его романа — сценарист одной из братиславских студий — переживает трудный период: недавняя смерть близкого ему по духу отца, запутанные отношения с женой, с коллегами, творческий кризис, мучительные раздумья о смысле жизни и общественной значимости своей работы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.