Мать и сын - [42]

Тело Отто уже легонько содрогалось, а я по своей глупости и в запале не смог это сразу распознать. — Стало быть, ты ему отдался, — сказал я, для разнообразия прибегнув к несколько более романтичному словарю. — Да или нет?

— Да… всё… — отвечал Отто с каким-то присвистом в придушенном голосе, которому я, как и недавней дрожи, прошедшей через его тело, не придал никакого значения. Я не мог думать ни о ком другом, кроме того испанского парня, который своим неукротимым членом прорвался в оттину эту самую… дабы оросить ее блистающей влагой любви… я вот то же самое собираюсь сделать, один момент… Я начал равномерными рывками подготавливать вступление.

— То есть это не от него ты штаны получил? — Вопрос показался мне, в ту же секунду, как я его произнес, запоздалым и совсем не к месту.

— Он мне… еще никогда… ничего не дарил, — запинаясь, ответил Отто. Тут что-то было не так, но я все еще не понимал, что именно…

— Ну да, свою любовь, во всяком случае, — настаивал я. По-прежнему крепко обнимая Отто, я начал входить в него. — Был у него… был у него…

— Он у меня постоянно деньгами одалживался, — выдавил Отто. — Он постоянно требовал… — И только тогда я понял, что тут разыгрывалось уже несколько минут. Отто попытался закончить предложение, но то, что он хотел сказать, потонуло в невнятных всхлипах. Я быстро ощупал его лицо: оно было залито слезами.

— Чего он постоянно требовал? — глупо спросил я.

— Он постоянно требовал все больше и больше! — членораздельно выпалил Отто. — Он… ушел… — И Отто разразился поистине безутешными рыданиями.

И теперь из груды запоздалых озарений на меня обрушилась ошеломительная правда: у Отто был парень — как долго, не знаю, — и он этого парня любил… но мальчишка только измучил его и раздел догола, увы, в буквальном и переносном… Обобрал Отто, попил его крови… а потом разбил ему сердце…

Волна сочувствия, — почти нежности, — захлестнула меня, но не так, как во время предыдущего приступа его рыданий, сочувствие это ни в малейшей степени не охладило моего желания, — напротив: я испытывал истинное и честное, глубокое, саднящее, словно рана в груди, сострадание к Отто, но в то же время хотел бы приумножить его боль, и отождествлял себя с дурным, бессовестным, но изумительно красивым испанским мальчишкой… Разве не имел я постоянного тайного намерения присвоить себе красные бархатные брюки Отто, ведь до сих пор у меня была примечательная привычка при каждом визите, отправляясь восвояси, требовать себе что-нибудь из его имущества и действительно прихватывать с собой: брючный ремень, рубашку, пару туфель, а однажды даже старинный якобы фонарь, в который вставляли свечу? Он, Отто, позволил использовать себя — какому-то неотразимо прекрасному, однако бессовестному андалусийцу, возможно, писаному красавцу, мускулистому цыгану… и посему заслуживал того, чтобы бесчисленное количество других юношей истязали его, унижали и употребляли его во зло, — я буду искать их, и найду…

Я уже почти проник в мальчишескую норку Отто, причем казалось, что его рыдания и содрогания облегчили мне вход… Вот уж действительно, нет худа без добра…

— Ну, ну, тихо, зайчик, — прошептал я. — Я с тобой. Тебе не больно? — Отто потряс головой. — Не надо больше ничего рассказывать, братишка. Ты молодой, красивый, ты сладкий. Никогда больше не давай мальчишкам деньги — обещаешь?

— Да, — кивнув, почти неслышно прошептал Отто. Я начал потихоньку, нежно, но еще не целенаправленно, орудовать его членом, который, хоть и принадлежал такой размазне, как Отто, имел все же вполне приемлемые форму и размер.

— Я тебе вот что скажу, Отто, — начал я. — С чего бы тебе, мальчику с такой мордашкой и таким телом, со своей собственной хорошенькой квартиркой, где ты можешь принимать кого угодно, — с чего бы тебе давать деньги любому, кого ты до себя допускаешь? — Я подождал. Я знал, куда клоню, но должен был подобрать слова. — На много он тебя нагрел? Нет, мне не нужно знать, на сколько. Как у тебя сейчас с деньгами?

— Я… я не мог отказать… — сообщил Отто, все еще со слезами на глазах, но уже относительно твердым голосом.

— Твой отец, он за тебя везде платит? — Если это было так, то я, как тот скверный испанский мальчишка, мог бы распрекрасным образом обосноваться здесь, но тогда уж навсегда…

— Раньше — да, — подтвердил Отто. — За все платил. Это когда я еще учился. Но теперь приходится самому вертеться.

— А квартира — ведь она же твоя?

— Нет, отцова. Я просто ренту оплачиваю. Если не смогу больше платить, ну, тогда… Но у него дела уже давно не в гору, как раньше…

Это было досадно… Хотя… То, что я собирался втюхать Отто, может сделать мой план еще более привлекательным для него…

— Тебе, похоже, нравятся мальчики южного типа, нет?

— Да, — сказал Отто, все еще легонько всхлипывая, со вздохом. — Они иногда так здорово поют.

Я решил не углубляться в музыкальные аспекты любви, а приступить к делу.

— Мы живем рядом с гаванью, Отто. В определенной части гавани, где меня, по случайному совпадению, очень хорошо знают, швартуются корабли из Южной Америки… Вот там — мальчики, Боже милостивый, Отто, ты бы поглядел на них… И они все хотят… Но им некуда… Девок в витринах им даром не надо… А наедине со своими мыслями или с фотоальбомом, сами себя, такого они никогда не знали… Нет, они хотят живую пищу, похотливых юных бестий. Им хорошо платят, у них денег куры не клюют… Когда они увидят, как ты прогуливаешься по набережной, Отто… Ты мальчик, но куда красивей девушки, и белокурый… Белокурый, им с этого крышу рвет… Нет, одному тебе нельзя… затащат вдвоем, а то и втроем за пакгауз какой-нибудь, и пойдут клочки по закоулочкам… Нет, мы вместе пойдем… Я как бы твой брат… Я возьму на себя переговоры для тебя, Отто. Я посмею запросить достойную тебя сумму… За неделю окупишь все, что ты спустил на этого… этого -