Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [79]
commentariiсм. Eden 107-117, который, на мой взгляд, впрочем, слишком сильно подчеркивает эмоциональный элемент — по сравнению с рациональным, по крайней мере столь же важным. Давно известно, что эмоциональный аспект у Цезаря с течением времени сильнее выступает на первый план, как и консерватизм писательского стиля в первой книге Bellum Gallicum. О Bellum Gallicum как литературном произведении, в котором материал планомерно упорядочен, см. Н. Montgomery (цит. выше, прим. 272 на с. 314) 74. О развитии стиля у Цезаря см. Haffter- Römisch (цит. выше в прим. 259 на с. 313) 14. Изменение стилистики от «записок» к «историографии» оспаривает W. Görler)Die Veränderung des Erzählerstandpunktes in Caesars Bellum Gallicum, Poetica 8,1976,95-119, особенно 95-98 (скорее речь должна идти о смене перспективы от личной точки зрения к авторской).
Несмотря на признание заслуг Цезаря, Цицерон имел другой историографический идеал (Геродот, Феопомп, Исократ; Leeman 168-197). Само собой разумеется, Цезарь знаком с основополагающими элементами историографии и владеет ими (об этом H. A. Gärtner; Beobachtungen zu Bauelementen in der antiken Historiographie, besonders bei Livius und Caesar, Wiesbaden 1975). Но эпический и риторический элемент у других историков гораздо заметнее на первом плане.
Römische Geschichte 3, 616.
М. Rambaudj Lart de la déformation historique dans les commentaires de César (Annales de l'Université de Lyon, Lettres 3, 23) Paris 1953.
/. Collins,Propaganda, ethics and psychological assumpts in Caesar s writings. Машинописная диссертация, Frankfurt a. M. 1952; ср. позднейшие рецензии этого автора в «Гномоне». Он же, Caesar as Political Propagandist, Aufstieg und Niedergang der römischen Welt I, 1, 1972, 922-966 (самоизображение, не самооправдание: 940 сл.). То, что Цезарю нужно было защищать свою политику в Галлии, оспаривает и H. Montgomery (цит. выше, прим. 272 на с. 314); но он допускает, что пропагандистской целью могла быть политическая борьба с Помпеем (ibid. 82). Ср. также F.-H. Mutschler; Erzählstil und Propaganda in Caesars Kommentarien, Heidelberg 1975.
Указание, «что история вообще бывает только партийной» (H. Fränkelj Über philologische Interpretation am Beispiel von Caesars Gallischem Krieg, NJbb 9,1933,26-41, особенно, 39), только смещает проблему; но в некотором отношении Френкель предвосхищает позицию Коллинза.
Römische Geschichte 3, 616.
Meusel,Kritischer Anhang, S. 578.
Небольшие заострения именно для акцентуации собственной стремительности и военных хитростей наблюдает и Th. Feiler; Caesars Commentarien über den Gallischen Krieg und die kunstmäßige Geschichtsschreibung, диссертация, Breslau 1929. Но значение таких черт не нужно преувеличивать (что признает и Феллер). Цезарь изображает не столько факты, сколько свои consilia,планы (H. Oppermann в: D. Rasmussen, изд., Caesar, Darmstadt 1967, 522 со ссылкой на Hirt. Gail. 8praef. 7). Впрочем, в определенном отношении 7-я книга Bellum Gallicum ближе к взволнованному стилю Bellum Civile: K. Barwick, Caesars Bellum Civile, Berichte über die Verhandlungen der Sächs. Akad. der Wiss. zu Leipzig, philhist. Kl. 99, 1, Berlin 1951, 170 сл., 174. В этом отношении наш текст может быть интересным переходным явлением между ранней строгостью и последующим ее разрушением.
ГЛАВА IV
Sali. Catil. 10, 5 сл. Текст: A. Kurfess, Leipzig 19573. Относительно перевода ср. также W. Schöne,Sallust, Die Werschwö- rung des Catilina, Lat.-Dt., München 1941. Комментарий — K. Vrets-ka, C. Sallustius Crispus, De Catilinae Coniuratione, 2 Bde, Heidelberg 1976 (к нашему отрывку— I, 216-219. Обзор исследований: C. Neumeister; Neue Tendenzen und Ergebnisse der Sallustforschung (1961-1981), Gymnasium 93, 1986,51-68.
Не следует допускать разницы в произношении; в общем и целом предполагают, что это произносилось близко к нашему й.
О значении и стилистической значимости ср. /. Ph. Krebs, Antibarbarus, 7. Auflage von J. H. Schmalz, Basel 1905 (перепечатка 1962). T. 2, 104 сл. «Саллюстий и другие используют "studio quodam gravitatis et magnificentiae, в некоем стремлении к важности и великолепию" mortalesвместо homines,никак не подчеркивая понятия».
Gell. 13,29,4.
Саллюстий охотно замещает или переделывает общеупотребительные словосочетания: R. Syте,Sallust, Berkeley and Los Angeles 1964, напр. 263; ср. также К. Latte, Sallust, Leipzig und Berlin, 1935, 10, 2; переиздание без изменений, Darmstadt 1962,10. К. Latte, в: V. Pöschl, изд., Sallust, Wege der Forschung, 94 (Darmstadt 19812), 401-460, особенно 410 слл. Саллюстий любит катоновские слова (см. ниже, с. 126 и прим. 301), к ним, впрочем, относится и на первый взгляд принадлежащее к повседневному языку existumo,чье частое употребление у Саллюстия R. Syme, 307, оставляет без объяснений (ср. об этом наше истолкование предисловие к катоновскому de agr.).
Ср., кроме того, Cato orat. fr. 58 Malcovati2: videre multi mortales.Впрочем, для Саллюстия еще более важен, должно быть, Сизенна (fr. 123 Peter). На это указывает G. Bruennert, De Sallustio imitatore Catonis Sisenn
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.