Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [42]
АРХАИКА — УДВОЕНИЯ
Монументальная простота, правда, сочетается с архаическим429 элементом, удвоением: magnis et praestantibus viris. Решающим фактором при этом является умеренность Цицерона в архаизировании; главное средство придать тексту достоинство для него — не древность, а чистота языка. Примыкающий вопрос о ценности славы опять же сформулирован с предельной краткостью: quanti tandem est?
ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ АНАЛИТИЧЕСКОГО ПОРЯДКА СЛОВ
Только к концу предложения способ выражения становится пространнее: est ista hominum gloria (оба атрибута различным способом ограничивают ценность славы), quae pertinere vix ad unius anni partem exiguam potest. Надо обратить внимание, как в заключительной части поприще действия славы постепенно сужается прямо-таки от слова к слову. После нейтрального pertinere, принадлежать, наречие vix, едва, делает первую важную оговорку; затем следует заостренная формулировка unius anni («одного года», вместо «одного года вселенной»); но еще и это слишком много: ближайшее слово partem, часть, вносит дальнейшее ограничение. То есть только часть одного года! Но с ограничениями еще не довольно: слово exiguam, незначительную, образует заключение нисходящей последовательности мыслей — всего одну малую часть одного-единственного года! Немецкий порядок слов здесь противоположен цицероновскому, и тем самым мы не располагаем возможностью воспроизвести ход мысли с той же естественностью, но по-русски это возможно: одного лишь года частицу небольшую. Итак, в рассмотренном предложении только к концу можно найти относительную полноту способа выражения, но и здесь искусство куда менее навязчиво, чем это было бы в немецком языке с его совершенно иными закономерностями порядка слов.
ПРОСТОТА И ЭМФАЗА
Мы видим в действии два противоположных стилистических принципа: подчеркнуто простой способ выражения становится полон достоинства; напротив, прилагательные и наречия превращаются в носителей определенной эмфазы, которая дополнительно подчеркивается благодаря порядку слов (quanti стоит в начале, exiguam — на последнем месте). Эмфаза сочетается с достоинством в архаических удвоениях (magnis et praestantibus viris).
e)словосочетания
Следующее предложение не приносит никаких сюрпризов в словаре, но в комбинации слов это не совсем так: alte spectare, высоко смотреть> — одновременно лапидарно и не слишком употребительно в прозе, правда, словосочетание вернется в Tusc. 1, 34, 82, но в иных местах Цицерон говорит magna spectare430-, все-таки у возвышенного выражения философских трактатов наличествует естественная основа: в fam. 10, 26, 3 мы читаем alte ascendere, высоко подниматься. — Точно так же в словах aeternus и domus по отдельности нет ничего примечательного, но это не так для них вместе, — тщетно искать их в речах431. Благодаря соединению на первый взгляд бесцветные слова получают подсветку. Сочетание praemia humana тоже чуждо речам; hominum gloria в значении «земной славы» стоит у Цицерона только в этом месте.
Б) ОДУХОТВОРЕНИЕ ОСНОВОПОЛАГАЮЩЕГО РИМСКОГО ЭЛЕМЕНТА
Эти данные обследования в области языка показывают, что Цицерон сопоставляет непривычным образом слова, происходящие из жизненной реальности Рима, и таким образом получает возможность спиритуализи- ровать представления, лежащие в их основе432.
Словосочетание verum decus — опять-таки симптом осуществляемой переоценки традиционных ценностей: в речах и повода не может быть отличать от «истинной чести» и «истинной славы» общераспространенные явления того же имени. Подлежащее рассматриваемого предложения — ipsa virtus-, вообще римляне неохотно делают отвлеченное понятие действующим лицом (te trahat); Цицерон в этом отношении свободнее, чем, например, Цезарь — у оратора433 был вкус к оживляющему эффекту персонификации, и философская мысль укрепила его в этой склонности.
ПОВТОРЫ СЛОВ И ВАРИАЦИЯ В лежащем перед нашими глазами предложении есть один словесный повтор (quid de te alii loquantur, ipsi videant, sed loquentur tarnen); вновь употребленное слово подчеркнуто; дополнение содержит pointe434. В качестве объяснения потом вновь возникает словесный повтор: deum te igitur scito esse, siquidem est deus, qui... tarn regit... corpus... quam hunc mundum ille princeps deus. Аналогично не один раз в тексте стоит corpus и — хотя на несколько большем расстоянии — mortalis, sermo, praemium, decus. Названные слова все важны тематически; но доктринального окостенения Цицерон избегает — он варьирует между gloria, decus и praemium (разумеется, речь идет не о синонимах, но о родственных представлениях), между corpus, forma и figura, между mortalis и fragilis, между aeternus и sempiternus, между hominum, vulgi, humanis, alii, posteritas, между существительным (sermones, sermo) и глаголом (loquantur, loquentur) как способом выражения.
Возвращения того же слова в иной функции в античности избегали меньше, нежели теперь; за это говорит пример, который, впрочем, не шокирует и чувство нашего современника: ipsi videant... quas vides. Третий тип повтора — специально риторический: пятикратная анафора выходит на сцену в едва ли не гимническом предложении, где божественность человеческого сознания обосновывается через божественность универсума.
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.