Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [36]

в глазах оценивающих их зрителей отнюдь не равны. Фигура одного была необычайно большой, пестрая одежда, расписанное и отделанное золотом оружие сияло; второй был среднего роста, как настоящий солдат, и его оружие, скорее удобное, нежели красивое, придавало немного блеска его виду. Ни песен, ни прыжков, ни пустого потрясания оружием, но грудь, полная мужества, и молчаливый гнев; все свое дикое своенравие он приберег собственно для поединка. Как только они выступили между двумя построенными армиями, в то время как многие человеческие сердца вокруг колебались между страхом и надеждой, галл, подобный скале, наклоненной сверху, левой рукой выдвинув вперед щит, молниеносно обрушил на оружие подступающего к нему врага со страшным лязгом тщетный удар мечом; римлянин поднял свой кинжал, толкнул щитом нижний край щита и всем телом прокрался, с величайшей опасностью быть раненным, между телом врага и его вооружением, затем он вскрыл ему несколькими ударами тело и чресла и распластал врага, который рухнул на землю во всю длину. С тела павшего, которое он в остальном оставил нетронутым, он похитил только гривну, и ее

обрызганную кровью — возложил себе на шею. Ужас и изумление оковали галлов; римляне пошли со своих мест навстречу своему герою, осыпали его пожеланиями счастья и похвалами и повели его к диктатору. Среди товарищей, которые по-солдатски пели шутливые и неуклюжие песни, слышалось прозвище Торк- ват; оно распространилось впоследствии и на потомков и стало почетным для всего семейства. Диктатор прибавил к этому золотой венок, на сходке воздал этому бою высшую похвалу.

Сравнение по содержанию

С какими чертами в рассказе Клавдия Квадригария мы уже не сталкиваемся у Ливия?

Поскольку в целом Ливий рассказывает подробнее, эти опущения тем более характерны. Галл появляется у него не нагой, но в пестрой одежде. Он не только не упоминает об отсечении головы, но и подчеркивает, что Манлий оставил врага необезображенным372. Другие изначальные черты слегка ослаблены: высовывание языка потребовало у Ливия извиняющего дополнения. Он менее остро подчеркивает, что опасения вызванных на бой римлян были позором для гражданской общины. Аналогичные эстетические и нравственные соображения можно будет наблюдать и в ливиевских вставках.

Он упрощает описание битвы: Манлий использует свой прием не дважды, а только один раз. Таким образом выиграно пространство для тщетного удара мечом, нанесенного галлом, но метко описанный Квадригарием контраст между стереотипно повторяющимся, заученным образом действия галла (sua disciplina) и мужеством римлянина, его творческим присутствием духа, — пропадает. Теперь мы посмотрим, чем замещает Ливий такое описание.

Что он добавляет?373

Его самая главная вставка — целая сцена. В то время как у Квадригария непосредственно за решением героя принять вызов идет его выход вперед и поединок, Ливий включает обращение к вышестоящему и его благословение. С содержательной точки зрения здесь экземплифицируется римская disciplina и одновременно деяние одиночки объясняется как официальное представительство всей общности, а сверх того — как проявление божественного покровительства, делающего Рим непобедимым. О формальном значении промежуточной сцены пойдет речь позже.

Перед поединком Ливий вставляет еще одну сцену — героя вооружают его ровесники; этот «драматический хор» сопровождает его к месту битвы, которое выразительно сравнивается со сценой.

Интригующее движение этой группы возобновится в конце боевого столкновения.

С одной стороны, Ливий путем ретардации работает над тем, чтобы напряженное ожидание читателя нарастало, а с другой — с привлечением массовки — он заботится о сценической наглядности374.

Уже Клавдий уловил тягостную атмосферу перед битвой, рассказывая о страхе зрителей. Ливий прибавляет к страху надежду, т. е. сублимирует ужас до неопределенности ожидания. Но прежде он сравнивает внешность героев, причем также исходя из зрительской перспективы (aestimantibus). В этом сопоставлении, сталкивающем друг с другом — в духе восходящего в конечном итоге к началу третьей песни «Илиады» эпического топоса — шумного варвара375 и молчаливого в своей решительности представителя культурной нации, все внешнее поставлено на службу внутреннему: величина тела, пестрая одежда, блестящее оружие с одной стороны и средний рост солдата и неказистое, но пригодное вооружение — с другой. Обуздание темперамента (feroxш, свирепый, — это о галле, ferociam distulerat, отложил [на будущее] свою свирепость — сказано о римлянине) дает сконцентрировать силы; это этическая точка зрения, приходящая у Ливия на смену сравнению психологии разных народов у Клавдия (стереотипное поведение против целесообразной гибкости). Выигрыш в типичности означает проигрыш в наблюдении.

Сам по себе поединок у Ливия — встреча двух принципов: отсюда в строго параллельном описании сначала сильный удар мимо, нанесенный галлом, в эпическом вкусе украшенный сравнением, затем победная контратака Манлия. Характерно, что герой здесь назван просто Romanus. Если Ливий отводит галлу возможность первого удара, то этим он подчеркивает корректность римлянина, в то время как замечание Клавдия animo magis quam arte confisus, больше полагающийся на мужество, чем на искусство, могло показаться ему слишком невыгодным для Манлия с его враждебностью к военной выучке. Ливий отделил противопоставление от описания боя, но и в описании боя контраст, поднятый до уровня типического, предстает лишь еще острее.