Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [38]
Общее впечатление — стиль стремится не к исключительно «дистанцированному языку», а к сочетанию достоинства и ясной корректности, что было достижением для тогдашней латинской прозы390. Стремление к gravitas проявляется, например, в независимом употреблении дш^сегеп!391. Сочетание краткости и обозримости запечатлено не в последнюю очередь в рассмотренном нами структурировании фразы, одновременно и замкнутой в себе, и при всем при том выставляющей напоказ подчеркиваемые элементы. Конечно, повествовательная техника Клавдия одно- колейна и прямолинейна, но у него есть вкус к эффектным конструкциям, причем он умеет подчеркивать драматические моменты особой краткостью предложений392. А. Клотц393 устанавливает, что Ква- дригарий некоторые факты упоминает лишь задним числом, когда они приобретают значение для повествования; в нашем тексте это справедливо для сообщения о разгоревшейся между тем битве в аЫаНуМ5 аЬзо/ий«, а также для упоминания о мосте — не перед первым выступлением галла, а только перед самым поединком394.
Во внимании к психологии масс и различных народов также проявляется воля к образованию литературных форм395.
В)ЛИВИЙ
С точки зрения языка и стиля текст Ливия богат и много- сторонен. В словаре и способе выражения неоднократно можно обнаружить как сублимацию, так и приглушение: вместо драстического Нщиат ехзеНаге, высунуть язык, стоит простое Нщиат ехзегеге, показать язык (еще дополнительно ослабленное предварительной извиняющей вставкой)396. Страх юных римлян принять вызов
описательно изображен пристойным, но несколько изысканным способом через praecipuam sortem periculi petere nollent, не желали испытать преимущественный жребий опасности. Не слишком в духе повседневной речи звучит a vexatione tribunicia («от назойливых оскорблений трибуна»). К разновидностям дистанцирования у Ливия относится и номинальное обобщение фактической стороны дела, как, например, exsultatio armorumque agitatio, ликование и потрясание оружием.
Приглушение и дистанцирование, однако, лишь одна сторона ливиева отбора слов; с другой стороны, стремление к живой актуализации часто приближает его к области поэзии: praesultare, плясать впереди, засвидетельствовано в словарях только в нашем месте; о поэтической окраске слов pectus и mortales уже шла речь в нашей главе о Саллюстии397. Эпос напоминает вставка pons in medio erat39S, посередине был мост, а также сравнение галла с нависшей скалой399; с эпической оживленностью сходно и большое количество прямых речей у Ливия (в отрывке из Клавдия они отсутствуют полностью), и стремление к непрерывности рассказа (здесь особенно заслуживает упоминания сопровождающая роль товарищей до и после боя, но прежде всего — сцена вооружения)400. Несколько избыточный способ выражения discrimen ipsum certaminis, самое испытание состязания, с одной стороны, подходит для задач вышеописанного дистанцирования и номинальности, с другой — у него есть и эпические корни, ср., например, Z 346 àvépoio вбе\Хаш.
Следующий элемент возвышенного — архаические стилистические приемы, такие, как удвоение402 (armatum adornatumque), религиозные формулы (made... est о, будь превознесен; iuvantibus dis, с помощью богов) и аллитерация403 (pietate in patrem patriamque), чье использование у Ливия впечатляюще, но не чрезмерно.
Знает Ливий и старую traductio в сочетании предложений (armant — armatum), но он делает ее особенно эффектной тем, что она сочетает предложение не с ближайшим, а через одно. Этот в высшей степени отчетливый способ связи, таким образом, целесообразно используется для перебрасывания мостика через вставку404. Этот прием можно варьировать тем, что вместо простого повтора используется родственное по смыслу слово: porrexit — iacentis, распластал — лежащего. Так Ливий пробуждает впечатление чего-то доброго старого и нового одновременно.
Морально-философские интересы, отчетливо выходящие у Ливия на первый план, сказываются и на словаре: нерациональное поведение галла обозначается при- лагательным/егох и âna^iyo^ivov praesultat, напротив, разумная позиция римлянина — в номинальном отрицании перед теми же словами: non exsultatio... отпет ferociam... distulerat. Языковой материал отражает процесс внутреннего дистанцирования.
К virtus, упомянутой уже у Клавдия, у Ливия добавляется pietas и как идея — римская disciplina и dementia. В пользу ливиева стремления, несмотря ни на какие антрополого-этические истолкования, выразить как можно меньше через отвлеченности и как можно больше — конкретным действием, говорит то, что оба последних слова отсутствуют и что pietas и virtus появляются лишь в прямой речи (в словах диктатора). В то время как у Клавдия virtus резервируется не только для римлян, но и для галла, наряду с vires и adulescentia, как «возможность мужественного поступка», Ливий ограничивает сферу virtus одними римлянами и пытается обосновать ее нравственно — через дисциплину, обуздание темперамента перед боем и умеренность в победе.
Диктатор и боги также играют у Ливия новую роль. У Квадригария они оставались на заднем плане. Он был рассказчиком и лишь от случая к случаю — водном абстрактном предложении — истолкователем. Ливий пытается в своем изображении заставить событие истолковать само себя. Многие из рассмотренных особенностей его словаря в конечном итоге связаны с этим стремлением.
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.