Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [32]

Шрифт
Интервал

Содержание и форма

Предыдущий отрывок заканчивался словами: illi pariter laeti ас spei bonae pleni esse, они оба были одинаково веселы и исполнены добрых надежд. За этим светлым завершением следует — характерное для Саллюстия с его вкусом к контрастам — вступление, начинающееся с sed341, но. Сначала слово nocte задает время; затем в придаточном предложении дополняется, что речь идет о ночи непосредственно перед назначенным сроком. Это уточнение задним числом содержит момент будущего; непосредственное предстояние переговорам подчеркивается прилагательным ргохита; это дополнение, с чисто логической точки зрения избыточное, показывает, что Саллюстий хочет усилить напряженное внимание. После того как в первой части предложения задана связь сцены с предстоящими переговорами, автор включает ретардирующий элемент — внутренние колебания предводителя мавров перед принятием решения. При этом происходящее в душе изображается концентрически, со все большим приближением. Сначала оно проявляется в перемене его поведения с доверенными лицами, которым он приказывает явиться и которых тотчас удаляет; его нерешительность очень интригующе отражается в передвижениях этой группы. Как только царь со своими беспокойными мыслями остался в одиночестве, писатель заключает его в более тесный круг: теперь внутреннее отражается в его мимике, поведении и жестах. Здесь душевное еще не предстает непосредственно: оно отражается в телесном.

Решающим значением обладает последний штрих: quae scilicet ita tacente ipso occulta pectoris patefecisse, что, стало быть, делало явным — при его молчании — скрытое в его груди. Некоторые издатели вычеркивали это последнее предложение342. Но речь идет не об избыточной глоссеме, а о необходимом последнем этапе разворачивающегося до сих пор движения, к самому малому из концентрических кругов: это уже не наблюдение внешнего, перемещений групп людей или жестикуляции, но подступ к внутреннему как таковому (occulta pectoris). Значение, которое придает ему Саллюстий, отражается в выборе слова: pectus, как мы уже установили, поэтическое выражение; но и синтаксическое оформление изысканно: конструкция occulta pectoris напоминает греческий язык. Такого рода «грецизмы» Саллюстий в ходе своего развития применял все чаще343; не в последнюю очередь эти отважные обороты, придающие его стилю отпечаток достоинства. Эмфатическую роль играет и расстановка: occulta pectoris занимает важное место в конце; это цель и стержневой пункт заданного в первой фразе центростремительного движения344: ночь — противоречивые приказы своему окружению — мимика — молчание и внутренние мысли. Предложение развивает, таким образом, на различных уровнях один и тот же мотив — колебания между противоположными полюсами. Изображение, со своей стороны, также пронизано контрастами. Отчасти они вытекают из сути дела (adhibitis amicis, призвав друзей / remotis ceteris, удалив прочих), частично — из своеобразия саллюстиева описательного искусства: voltu corporis pariter atque animo varius, изменчивый в выражении, в цвете лица, в движении тела равно как и в душе; здесь противопоставление corpus и animus акцентирует способ наблюдения со стороны писателя, пытающегося представить внутреннее в его внешнем физиогномическом отражении. И, наконец, в последней части предложения Саллюстий выдвигает на первый план контраст между молчанием мавра и языком его мимики, что раскрывает происходящее у него внутри. «Темный фон» tacente ipso стоит непосредственно перед основной мыслью occulta pectoris и придает ей величайшую сочность красок.

С точки зрения драматического развития (мы сейчас будем наблюдать его), искусное изображение внутренних колебаний — момент ретардации. Напротив, в предложении 4 в конце концов принятое решение и важные меры, назначенные на следующий день, изложены с саллюстиевой brevitas: tarnen postremo Sullam adcersi iubet et ex illius sententia Numidae insidias tendit, однако наконец приказывает, чтоб пригласили Суллу, и по его намерернию расставляет засаду для нумидий- ца. Предложение очевидно короче, чем предыдущее. Впечатлению от этого соотношения помогают наречия tarnen и postremo: решение принято поздно, но оно окончательное. Глаголы стоят в историческом презен- се — iubet, tendit. Читатель переживает события, которые стоят на первом плане, из самой непосредственной близости, в то время как раньше дистанцирующее dicitur, как говорили, отодвигало на задний план скрытые внутренние процессы. В сжатом четвертом предложении больше действия, чем в пространном третьем. Здесь соединены вместе два решения мавра одновременно и сопоставлены простым et. Эта подчеркнуто простая структура контрастирует с разветвленностью третьего предложения, — чередование, в котором мы имеем образчик саллюстиевой velocitas34s.

В пятом предложении меняется сценическая площадка. Новое событие примыкает к предыдущему с помощью deinde, затем; переход от ночи к дню и приближение Югурты не сообщаются в самостоятельных предложениях; изображение торопливо, оно, минуя временное придаточное, где говорится об этих побочных обстоятельствах, идет к появлению на сцене князя нумидийцев и римского квестора. В самом главном предложении бросается в глаза, что в его конце названы люди, сидящие в засаде (последнее слово фразы — insidiantibus). Так событие вырывается за рамки предложения. Таким образом, перед самым выступлением на сцену нумидийца стоит слово, которое изначально придает своеобразное освещение последующей сцене. Но и в рамках нашего предложения искусно выдвинутые вперед побочные определения освещают происходящее событие: quasi obvius honoris causa, как бы навстречу ему; чтобы его почтить> выступает перед procedit in tumulum, выдвигается вперед на холм; аналогично было сделано в случае с tacente ipso как темным фоном для occulta pectoris patefecisse. Подготовительное предложение завершается в точке высшего напряжения, затем все развиввается в изумительном accelerando: в первой половине шестого предложения, соединенного с пятым через eodem, туда же, указание сценической площадки, есть еще относительная подробность — важно подчеркнуть, что спутники нумидийца были безоружны; вставка uti dictum erat, как было договорено, еще раз подчеркивает предательский характер покушения, заодно создавая необходимую паузу после слова inermis. Но затем ход событий опрокидывается: ас тесно связывает наступающее с предшествующим. Выразительное наречие statim, тотчас, означает скачкообразный ход, a undique, отовсюду, и simul, одновременно, — стремительность нападения. Для знака к атаке не выделено сказуемого, он предпослан в виде ablativus absolutus. Эта конструкция также отражает единство действия и поспешность исполнения. Кажется, еще ускорить описание невозможно. Но такой прием, как асиндетон, с которым мы знакомы еще по Катону346, Саллюстий приберег до сих пор и еще усилил с помощью эллипсиса: ceteri obtruncati, lugurtha Sullae vinctus traditur et ab eo ad Marium deductus est, остальные изрублены, Югурта скованный передан Сулле и им доставлен к Марию. Здесь больше действия, чем в предложениях 5 и 6. Еще один способ сокращения — причастие: vinctus traditur. Если последнее предложение — при всей быстроте — действует как замковый камень, оно этим обязано, во-первых, тройному членению, которое следует закону роста колонов, во-вторых — смене времен: замыкающий перфект deductus est приходит на смену оживленным историческим презенсам и своим трезво-констатирующим характером задает дистанцию по отношению к предмету347.


Рекомендуем почитать
Я круче Пушкина, или Как не стать заложником синдрома самозванца

Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!


Пушкин — либертен и пророк. Опыт реконструкции публичной биографии

Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.


Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


Кальдерон в переводе Бальмонта, Тексты и сценические судьбы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассуждения о полезности и частях драматического произведения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Романтическая сказка Фуке

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.