Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [30]
понимаются обе вещи — avaritia, жадность,и ambitio, честолюбие;ср. выше предложение 3: igitur primo imperi, deinde pecuniae cupido crevit: ea quasi materies omnium malorum fuere, и вот сначала выросла жажда власти, затем — денег; это было как бы пищей для всех бед.Возвращаясь к этой фразе, Саллюстий теперь ближе обозначает способ роста. Подчеркивается слово paulatim, понемногу;следующее дополнение — несмотря на параллелизм — не привносит противопоставления мысли в целом, но только небольшое ограничение; противопоставление как таковое появляется с опозданием (post,ср. primo);но прежде чем будет высказана главная мысль, следует еще одна ретардация — временное придаточное предложение, в котором распространение пагубы сравнивается с заразной болезнью; заключение сначала устанавливает перемену в общем виде (civitasinmutata) и только потом, окончательно, — упадок двумя парами прилагательных. Формулировка опять антитетична, и характерно, что две превосходных степени превосходятся двумя положительными. За этим стоит не одна вражда Саллюстия к суперлативам, которую можно наблюдать и в иных местах, да и не только стремление избежать слишком уж близкой переклички с 5, 9 (ut paulatim inmutata ex pulcherruma atque optuma pessuma ac flagitiosissuma facta sit,как, понемногу меняясь, из прекраснейшей и наилучшей стала наихудшей и порочнейшей),но прежде всего непогрешимое чувство стиля, подсказывающее автору, что положительная степень в иных случаях оказывается более действенной, нежели превосходная. Соответственно Саллюстий избирает для этого места очень сильные прилагательные, из которых второе и не может иметь степеней сравнения: crudele intolerandumque, жестокое и невыносимое316.
Симметрия и асимметрия
К чему привело рассмотрение структуры предложений? В нашем тексте переплетаются, как и во всем творчестве Саллюстия, два строительных принципа — симметрии и асимметрии. Каждому из них нужно отдать должное, и ни один не следует выпячивать за счет другого317. Симметричные структуры — параллелизм и хиазм. Параллельные построения мы встречали в нашем тексте неоднократно; каждый внимательный читатель Саллюстия, не переоценивающий односторонне принципа inconcinnitas, нестройности, может у него найти массу примеров фразового параллелизма318. На первый взгляд противоположен параллелизму, но на самом деле аналогичен ему — поскольку и здесь мы имеем дело с симметрией — хиазм. Достаточно было бы вспомнить разительный пример: aliud clausum inpectore, aliud in lingua promptum. Специальные исследования показали, что хиазм характерен для Саллюстия как раз при alius — alius319. То, что речь идет о сознательном применении художественной формы, вызывало сомнения, но вполне достоверно, что хиазм в «Югурте» употребляется чаще, нежели в «Катилине»320. Как и в случае с infinitivus historicus, сознательное использование в качестве технического приема (оно здесь лежит на поверхности) и употребление формы, исходя из внутренней близости, вовсе не исключают друг друга. То, что Саллюстий выстраивает хиастически и структуры большего масштаба321, характерно для его образа мыслей и способа изображения. К. Латте322 признал, «что чисто языковой и формальной антитезе у Саллюстия соответствует особенность хода мысли, бросающего своими противопоставлениями читателя то туда, то сюда, не давая ему покоя». При хиастической группировке слов напряжение между противопоставленными словами возрастает благодаря их положению323. Это происходит независимо от того, обозначить ли эту структуру с технической точкой зрения как риторический прием или нет, — вопрос терминологии, и не больше.
Теперь об асимметрии. В нашем тексте эти черты на самом деле особенно бросаются в глаза, и, возможно, было бы вполне оправданно остановиться на них более подробно, чем на симметрии324. Можно сделать в этом отношении целый ряд поучительных наблюдений во втором предложении. Для начала — уже примыкание к предыдущему предложению неожиданно, оно даже дезориентирует. До сих пор мы имели дело с рядом инфинитивов, которые все зависели от сказуемого subegit. Затем идут еще два инфинитива, которые неожиданно оказываются самостоятельными. В сочетании с уменьшением объема это вызывает ускорение ритма. Саллюстий со своим утонченным искусством видимым образом продолжает ряд инфинитивов, но в духе «энгармонической замены»325 придает тому же самому средству новую функцию. Возникает переход, вынуждающий читателя перестроиться внутри, — именно этого и добивается Саллюстий, прерывая равномерность.
Дальше тоже немало неожиданностей. Паралеллизм между
primo paulatim crescere, изначально росли постепенно interdum vindicari, подчас подвергались наказанию не содержит в себе противопоставления326; антитеза сдвигается и появляется только в гораздо более длинном заключительном предложении: post ubi contagio quasi pestilentia invasit, civitas inmutata, imperium ex iustissumo atque optumo crudele intolerandumque factum, потом, когда зараза вторглась как чума, гражданская община изменилась, и правление из в высшей степени справедливого и прекрасного превратилось в жестокое и невыносимое. В этом финальном предложении Саллюстий не прибегает к конструкции начального предложения — историческому инфинитиву, но, снова разрывая мысль эллиптическими пассивами, продолжает: inmutata, factum. Здесь, в малом, тоже заметно стремление к чередованию; два суперлатива (iustissumo atque optumo)317 сопровождаются двумя положительными степенями, превосходящими их по силе: crudele intolerandumque. О значимости этого явления речь уже шла. Вариация здесь проведена вплоть до союзов — сначала atque, потом только -que. Изменение способа выражения будит читательскую мысль; при этом различные формы в каждом случае выражают различные оттенки — исторический инфинитив означает состояние, представленное в своей длительности и тем самым образующее фон для следующего предложения; это последнее констатирует перемену и для этого употребляет перфект; изменение таким образом рассматривается как совершившееся. В обоих случаях синтаксической вариации новая форма соответствует сдвижению и новой акцентуации содержания; тем самым Саллюстий получает возможность благодаря асимметрии выражать тончайшие оттенки.
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.