Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [29]
В глаза бросается и такое слово, как subegit, заставило. Комментаторы обычно объясняют его как Саллюстиев синоним к cogo309. Благодаря использованию приставки sub- представление получается более энергичным, нежели нормальное cogéré; фантазия слушателя при этом возбуждается сильнее. Этот эффект близок к воздействию конкретных, чувственно-ярких слов, которое мы наблюдали в нашем отрывке. И то, и другое средство означает для языка отказ от истрепанного, выигрыш в свежести. Но свежесть сочетается с изысканной манерой.
Оживляюще действует и исторический инфинитив, который, собственно, лучше было бы назвать описательным инфинитивом: haec primo paulatim crescere, interdum vindicari, эти приемы изначально распространялись лишь постепенно, иногда против них еще принимались меры. Саллюстий как-то особенно пристрастен к этой конструкции — от «Катилины» к «Югурте» ее роль даже еще возрастает310. Употребление исторического инфинитива восходит — как мы знаем — еще к Катону311. Примеры засвидетельствованного в нашем месте более редкого страдательного исторического инфинитива (vindicari) также встречаются у латинских историков312. В преобразовании этой формы, идущей из традиции языка историографов, сказывается — прежде всего если принять в расчет рост значения приема в позднейшем произведении, — что Саллюстий не перенял описательный инфинитив как некую застывшую данность; напротив, между способом выражения и характером мысли писателя было глубокое внутреннее родство. Посредственный автор в нашем месте, вероятно, употребил бы имперфект. Чего добивается Саллюстий своими инфинитивами? Предложение становится одновременно более сжатым и общезначимым; но прежде всего — благодаря неопределенной форме оно выпадает из окружающего контекста. Таким способом возникает впечатление нарушенной связи, к которому Саллюстий стремится с использованием самых различных средств и которое в значительной степени и послужило причиной того, что его прославляют за особую «краткость»313.
Что касается структуры предложения, то самый плодотворный путь — рассмотреть ее вместе со способом ведения мысли; теперь же последуем за текстом.
г. Общий обзор; структура
ПРЕДЛОЖЕНИЯ И ХОД МЫСЛИ
Сначала Саллюстий в двух предложениях указывает на роковое воздействие жажды власти и денег, затем рассматривает обе точки зрения в обратном порядке314; с такой хиастической последовательностью мы уже знакомы по Катону, который важен для Саллюстия и в других отношениях. С обсуждения второго пункта начинается выбранный нами отрывок. Первое предложение открывается констатацией: честолюбие сделало многих смертных неискренними (перфект, но не гномический, а означающий историческое явление). Мысль, сначала высказанная в общем виде, затем расслаивается на три аспекта. Первый, противоречие между образом мыслей и словом, развивается в рамках антитезы: aliud clausum in pectore, aliud in lingua promptum habere, иное скрывать в груди, иное языком исповедывать. Если отвлечься от членящего местоимения aliud, структура будет хиастической. Мы еще вернемся к значению хиазма у Саллюстия. Вторая точка зрения — социальное поведение и максимы, его определяющие. Структура этого члена строго параллельна: amicitias inimicitiasque non ex re, sed ex commodo aestumare, дружбу и вражду не по сути дела, а по выгоде оценивать. При этом в каждом случае второй член длиннее, чем первый. На третьем месте стоит в слегка измененной форме уже упомянутое сначала противоречие между внешним и внутренним: magisque voltum quam ingenium bonum habere, скорее иметь хорошее лицо, нежели хорошие свойства. Вновь, как и в предыдущем предложении, два противостоящих слова поставлены параллельно друг другу.
Как соединены рассматриваемые колоны? Они следуют один за другим асиндетически315; третий член заканчивается тем же словом, что и первый (habere)-, второй — также инфинитивом (aestumare).
Во всех трех на первый план выступает антитеза, но при этом членящие слова различны: сначала aliud — aliud, затем поп — sed и, наконец, magis — quam. В целях чередования позаботились и о расстановке слов: в первом колоне, если не считать параллельно стоящих aliud — aliud, она хиастична, во втором и третьем господствует параллелизм, причем во втором высшая точка зрения (non ex ге) занимает начальное место, в третьем же она в конце. Таким образом, второй и третий колон связываются в некоторое единство не только с помощью -que, но и через расстановку важных слов и в этом качестве противостоят самостоятельному первому члену, также сформированному хиастически. Так движется основная мысль, в соответствии с законом роста колонов, короткой и затем длинной волной, причем вторая разделена внутри, а именно по принципу риторического уменьшения, известному по Катону: Саллюстий завершает относительно коротким и броским предложением, наглядно резюмирующим целое: magisque voltum quam ingenium bonum habere. При этом мысль — на архаический манер — вернулась к своей исходной точке, но в более конкретном понимании.
В следующем предложении под haec, это,по- видимому,
Естественно, что и песни все спеты, сказки рассказаны. В этом мире ни в чем нет нужды. Любое желание исполняется словно по мановению волшебной палочки. Лепота, да и только!.. …И вот вы сидите за своим письменным столом, потягиваете чаек, сочиняете вдохновенную поэму, а потом — раз! — и накатывает страх. А вдруг это никому не нужно? Вдруг я покажу свое творчество людям, а меня осудят? Вдруг не поймут, не примут, отвергнут? Или вдруг завтра на землю упадет комета… И все «вдруг» в один миг потеряют смысл. Но… постойте! Сегодня же Земля еще вертится!
Автор рассматривает произведения А. С. Пушкина как проявления двух противоположных тенденций: либертинажной, направленной на десакрализацию и профанирование существовавших в его время социальных и конфессиональных норм, и профетической, ориентированной на сакрализацию роли поэта как собеседника царя. Одной из главных тем являются отношения Пушкина с обоими царями: императором Александром, которому Пушкин-либертен «подсвистывал до самого гроба», и императором Николаем, адресатом «свободной хвалы» Пушкина-пророка.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.