Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [13]
Что касается подробностей, то бросается в глаза обозначение verruca(«бородавка») для земляного возвышения104; Катон вовсе не избегает драстических эффектов, были бы они только точными. С грамматической и лексической точки зрения характерно слово strenuissimus (самый энергичный)1051, — образование, которое нам уже встречалось в De agricultura. Из числа стилистических средств особенно следует подчеркнуть нагромождение синонимов или родственных понятий: fraudi et perniciei obnoxium, подверженную коварству и погибели; de loci importunitate et hostium circumstantia, место неблагоприятно и враги стоят вокруг; imperes horterisque, просить их и приказать им; fortissimus quisque et promptissimus ad occursandum pugnandumque, самые отважные и боеготовные; gratias laudesque agit, благодарит и осыпает похвалами; in locos tutos atque editos, в безопасные и высоко расположенные места; fortem atque strenuam, смелыми и изрядными; gloriam atque gratiam, благодарность и почести; signis, statuis, elogiis, historiis, картинами, статуями, почетными надписями, историческими повествованиями106. Наряду со случаями гендиадиойн здесь появляются и «исчерпывающие удвоения»107 древнелатинского бюрократического и сакрального языка. Они придают дикции определенную формальность и отстраненную торжественность. Плеонастическая полнота помогает создать эффект достоинства изображения и иным способом, как, напр., terra Sicilia, земля Сицилия, архаический характер сохраняет и interibi, dum еа pugna pugnatur, пока бьются в этом бою. В этом случае мы имеем дело и с figura etymologica108.Родственный прием — повторение глагола в виде причастия: Romani milites circumveniuntur, circumventi repugnant, римские солдаты оказываются в окружении, окруженные защищаются109. Так можно нагляднее показать, как одно событие вырастает из другого. Таким образом, употребление приема вызвано внутренней необходимостью.
Конструкция с герундием in expectando sunt, выжидают, похожая на английскую «progressive form», делает более четким состояние выжидающих110. Не очень часто употребляется, но тем более выразителен гипер- бат: alia nisi haec salutis via nulla est, иного нет никакого пути к спасению; quisnam erit, qui ducat, кто отыщется, готовый вести. В обоих случаях подчеркнутые слова подтянуты к началу и концу предложения и таким образом определяют его структуру. Пристального рассмотрения заслуживает фраза, выстроенная по принципу осевой симметрии: ego hanc tibi et reipublicae animam do, я эту тебе и государству жизнь отдаю. В расстановке слов здесь сказывается тенденция сдвигать местоимения друг к другу, — ее мы можем наблюдать у Катона и в иных случаях111. Затем здесь нужно отметить наглядное вплоть до жеста употребление местоимения hic применительно к собственной персоне — это первобытная черта, придающая изображению особую убедительность112.
Более точного исследования в стилистическом аспекте заслуживает финальная оценка, которую Гел- лий цитирует из Катона дословно. В противоположность Пизани, — он удивительным образом прерывает языковую интерпретацию именно там, где парафраза Геллия переходит в собственные слова Катона, — мы в нашем истолковании уделим достойное внимание этому отрывку.
Подчеркнув отдельные языковые и стилистические черты, насколько их можно рассмотреть у Геллия, мы обратимся к структуре рассказа в целом.
Внутренняя форма этого повествования сколь проста, столь же убедительна. Прежде всего взгляд падает на периферию: карфагеняне овладевают холмами. Таким образом намечаются края сценической площадки. Затем внимание переключается к центру: туда вступают римляне. Поле зрения смещается от холмов к низине. На третьем месте взгляд концентрируется на еще более узком пространстве — трибуне и консуле.
В этом движении от края к центру и от внешнего к внутреннему, сообразном сути дела, сказывается писательский инстинкт Катона. Движение обеих армий завершается состоянием покоя. Положение дел и его крайняя опасность характеризуются атрибутом, который выразительно поставлен в конце: (in lo- сит insinuant) fraudi et perniciei obnoxium, (проникают в местность), подверженную коварству и погибели. С синтаксической точки зрения это полнозвучное завершение — остановка, а с содержательной — предпосылка дальнейшего действия.
Первое лицо, выходящее на передний план в эпизоде113, — римский трибун; он — носитель главного действия: tribunus ad consulem venit, трибун приходит к консулу. Его имя нигде не появляется в нашем тексте114; мы знаем из других свидетельств, что Катон в своем историческом труде никогда не называет римлян по именам — только по должностям. Это очевидный признак: слава одиночки не должна принадлежать ему самому, как и его gens, podyns, — ею владеет respublica в целом. Умолчание имени делает трибуна представителем римской позиции. Вообще отправной точкой действия является решение трибуна явиться к вышестоящему начальнику и сделать ему предложение о способе спасения римлян. Готовность к самопожертвованию — основная черта римской религиозности (ср. обычай devotio, обречения себя на смерть). В речи трибуна, приведенной дословно, перед нами предстают воля и замысел; симптоматичны глагольные формы — футурум, герундив, конъюнктив116. Теперь внимание сосредоточено уже не на обоих участниках разговора, но на мысли, которая содержится в речи; это означает еще один шаг в направлении от внешнего к внутреннему, заданном изначально.
В новой книге известного слависта, профессора Евгения Костина из Вильнюса исследуются малоизученные стороны эстетики А. С. Пушкина, становление его исторических, философских взглядов, особенности религиозного сознания, своеобразие художественного хронотопа, смысл полемики с П. Я. Чаадаевым об историческом пути России, его место в развитии русской культуры и продолжающееся влияние на жизнь современного российского общества.
В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.