Мастера римской прозы. От Катона до Апулея. Истолкования - [13]

Шрифт
Интервал

Что касается подробностей, то бросается в глаза обозначение verruca(«бородавка») для земляного возвышения104; Катон вовсе не избегает драстических эффектов, были бы они только точными. С грамматической и лексической точки зрения характерно слово strenuissimus (самый энергичный)1051, — образование, которое нам уже встречалось в De agricultura. Из числа стилистических средств особенно следует подчеркнуть нагромождение синонимов или родственных понятий: fraudi et perniciei obnoxium, подверженную коварству и погибели; de loci importunitate et hostium circumstantia, место неблагоприятно и враги стоят вокруг; imperes horterisque, просить их и приказать им; fortissimus quisque et promptissimus ad occursandum pugnandumque, самые отважные и боеготовные; gratias laudesque agit, благодарит и осыпает похвалами; in locos tutos atque editos, в безопасные и высоко расположенные места; fortem atque strenuam, смелыми и изрядными; gloriam atque gratiam, благодарность и почести; signis, statuis, elogiis, historiis, картинами, статуями, почетными надписями, историческими повествованиями106. Наряду со случаями гендиадиойн здесь появляются и «исчерпывающие удвоения»107 древнелатинского бюрократического и сакрального языка. Они придают дикции определенную формальность и отстраненную торжественность. Плеонастическая полнота помогает создать эффект достоинства изображения и иным способом, как, напр., terra Sicilia, земля Сицилия, архаический характер сохраняет и interibi, dum еа pugna pugnatur, пока бьются в этом бою. В этом случае мы имеем дело и с figura etymologica108.Родственный прием — повторение глагола в виде причастия: Romani milites circumveniuntur, circumventi repugnant, римские солдаты оказываются в окружении, окруженные защищаются109. Так можно нагляднее показать, как одно событие вырастает из другого. Таким образом, употребление приема вызвано внутренней необходимостью.

Конструкция с герундием in expectando sunt, выжидают, похожая на английскую «progressive form», делает более четким состояние выжидающих110. Не очень часто употребляется, но тем более выразителен гипер- бат: alia nisi haec salutis via nulla est, иного нет никакого пути к спасению; quisnam erit, qui ducat, кто отыщется, готовый вести. В обоих случаях подчеркнутые слова подтянуты к началу и концу предложения и таким образом определяют его структуру. Пристального рассмотрения заслуживает фраза, выстроенная по принципу осевой симметрии: ego hanc tibi et reipublicae animam do, я эту тебе и государству жизнь отдаю. В расстановке слов здесь сказывается тенденция сдвигать местоимения друг к другу, — ее мы можем наблюдать у Катона и в иных случаях111. Затем здесь нужно отметить наглядное вплоть до жеста употребление местоимения hic применительно к собственной персоне — это первобытная черта, придающая изображению особую убедительность112.

Более точного исследования в стилистическом аспекте заслуживает финальная оценка, которую Гел- лий цитирует из Катона дословно. В противоположность Пизани, — он удивительным образом прерывает языковую интерпретацию именно там, где парафраза Геллия переходит в собственные слова Катона, — мы в нашем истолковании уделим достойное внимание этому отрывку.

Подчеркнув отдельные языковые и стилистические черты, насколько их можно рассмотреть у Геллия, мы обратимся к структуре рассказа в целом.

Внутренняя форма этого повествования сколь проста, столь же убедительна. Прежде всего взгляд падает на периферию: карфагеняне овладевают холмами. Таким образом намечаются края сценической площадки. Затем внимание переключается к центру: туда вступают римляне. Поле зрения смещается от холмов к низине. На третьем месте взгляд концентрируется на еще более узком пространстве — трибуне и консуле.

В этом движении от края к центру и от внешнего к внутреннему, сообразном сути дела, сказывается писательский инстинкт Катона. Движение обеих армий завершается состоянием покоя. Положение дел и его крайняя опасность характеризуются атрибутом, который выразительно поставлен в конце: (in lo- сит insinuant) fraudi et perniciei obnoxium, (проникают в местность), подверженную коварству и погибели. С синтаксической точки зрения это полнозвучное завершение — остановка, а с содержательной — предпосылка дальнейшего действия.

Первое лицо, выходящее на передний план в эпизоде113, — римский трибун; он — носитель главного действия: tribunus ad consulem venit, трибун приходит к консулу. Его имя нигде не появляется в нашем тексте114; мы знаем из других свидетельств, что Катон в своем историческом труде никогда не называет римлян по именам — только по должностям. Это очевидный признак: слава одиночки не должна принадлежать ему самому, как и его gens, podyns, — ею владеет respublica в целом. Умолчание имени делает трибуна представителем римской позиции. Вообще отправной точкой действия является решение трибуна явиться к вышестоящему начальнику и сделать ему предложение о способе спасения римлян. Готовность к самопожертвованию — основная черта римской религиозности (ср. обычай devotio, обречения себя на смерть). В речи трибуна, приведенной дословно, перед нами предстают воля и замысел; симптоматичны глагольные формы — футурум, герундив, конъюнктив116. Теперь внимание сосредоточено уже не на обоих участниках разговора, но на мысли, которая содержится в речи; это означает еще один шаг в направлении от внешнего к внутреннему, заданном изначально.


Рекомендуем почитать
Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


«На дне» М. Горького

Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.