Машина влияния - [42]
Вопрос нарциссизма – это вопрос конституирования себя, себя и другого, но также и пространства, дистанции между собой и другим. Разумеется, между собой и другим должно быть расстояние, или даже расстояние, которое ставит субъекта на его место. Как говорил Даниэль Пауль Шребер, Бог не понимает, что человеку, чтобы существовать, необходимо иметь место. Лакан в свою очередь в связи со стадией зеркала обращается к вопросу конституирования пространства. Между ребенком и его зеркальным образом (другого / Другого) – дистанция. В то же время обнаружение себя в другом предполагает воображаемую идентификацию, скрадывающую эту дистанцию. В этом отношении можно говорить о действии условий последующей символизации пространства: протяженность есть, и ее нет. Перефразируя Фрейда, скажем, протяженность есть, но субъект об этом не знает. Иначе говоря, пространство затушевывается в бессознательном. Это «есть / нет» пространства задает будущее присутствие – отсутствие, отдаление – приближение, Fort-Da, – те пары, которые, в свою очередь, сигнализируют об учреждении символического измерения бытия субъекта.
Конституирование расстояния позволяет говорить о захвате субъекта становлением пространством, в частности о присвоении нарциссического телесного образа, придающего форму телу. При этом человек «видит свою форму осуществленной, целостной, миражом себя самого лишь вне себя»[236]. Присвоение формы, предзаданной вне себя, предполагает становление пространства и скрадывание его в поле не-знания.
В стадию зеркала вовлечены объекты, усложняющие картину нарциссических отношений, даже если и невозможных, и они предустанавливают дистанцию, пространство, прописанное символической прострочкой отсутствия / присутствия. Объекты эти, разумеется, объекты а: в первую очередь, в случае нарциссизма, взгляд и голос. Взгляд и голос Другого предзадают и ориентируют пространство. Но прежде они должны быть присвоены. Впрочем, присвоение не происходит раз и навсегда. Объекты а не могут не отчуждаться и способны возвращаться из реального. Они могут включаться в игру подобий, что по-разному проявляется и в случае Джеймса Тилли Мэтьюза, и в случае Наталии А.
Подобия, двойники являются в результате распада идентификаций, в процессе дезидентификации. Между собой и другим, между другими нет ни устойчивой дистанции, ни относительно устойчивого различения. Нераспознавание (méconnaissance) себя и другого, дезартикуляция я и мы сопровождается дезорганизацией пространства.
Дезартикуляцию я и мы анализирует Бернар Стиглер, для которого она – симптом расстройства изначального нарциссизма (le narcissisme primordial). Напомним, что для Фрейда и Лакана нарциссизм – всегда уже социальная конструкция, мы. Стиглер не противопоставляет этот – первичный, первоначальный, исконный, основной – нарциссизм «вторичному», «патологическому» и прочему нарциссизму, а скорее подчеркивает вслед за Фрейдом неизбежный и необходимый характер нарциссизма как такового, при том что изначальность возможна лишь задним числом как фантазматическое восполнение пропущенного начала (défaut d’origine). В патологическом положении может оказаться не вторичный, а изначальный нарциссизм, распадающаяся конструкция я – другой – мы. Последствия такого распада – фатальная утрата любви и желания, уничтожение закона и социального порядка.
К расстройству нарциссизма неотвратимо ведет потребительский капитализм как место работы сегодняшней машины влияния. Здесь важно еще раз сказать, что нарциссизм требует постоянного переустановления; образ собственного я вынужден постоянно переприсваиваться. Здесь и возникает вопрос о возможностях переприсвоения себя в условиях потребительского капитализма. Нарциссизм учреждает аффективную привязанность к объекту, который, с учетом символической прописи нарциссического образа, его связи с инстанцией я-идеала и процессом сублимации, как объект привязанности наделен аурой сингулярного. Потребительский капитализм требует противоположного, а именно отсутствия привязанности к объекту потребления, но при этом – зависимости от самого процесса потребления как такового. Невозможность аффективной связи с сингулярным объектом ведет к невозможности такого рода связи с собой, поскольку, как известно со времен Джона Локка,
