Марсианка - [15]

– Жена, наверно. За алиментами, – сострил Синеоков.

Конструкторы засмеялись. Посыпались реплики:

– Гусев, а ты оказывается, донжуан!

– Вот у кого, мама Зина, три вагона жен!

Олег пошел прямо через цех, чтобы сократить путь. Уже зажгли электричество. Внизу оно безуспешно соперничало с солнцем. Густой красный свет вливался в пыльные окна, растекался по полу, наматывался на шпиндели станков. Зато под потолком, где ходил кран, лампы сияли ослепительно, словно голубые звезды.

Вахтер Ван Ваныч, толстый, но с удивительно живыми глазами, покосился на конструктора и молча пропустил. В проходной было пусто. Только на скамейке сидела девушка в низко надвинутой на глаза косынке. Это была Ида. Вчерашняя скандалистка выглядела сегодня как-то униженно, словно маленькая забитая старушка. Лицо бледное, в глазах вялость, руки неподвижно сложены на коленях.

– Здравствуй, Олег.

– Здравствуй.

– Ты сегодня сверхурочно?

– Да.

– Я тебе помешала?

– Чего ты хотела?

– Давай немного погуляем.

– Некогда.

– Пять минут. Мне надо сказать тебе важное.

Они вышли из проходной. На улице было душно.

В воздухе висела тонкая пыль от проезжавших машин. Продираясь сквозь заросли чахлого скверика, садилось красное поцарапанное солнце.

– Как ты добрался?

– Хорошо.

– А я с шиком. Привезли на машине… милицейской. Я там на столе всю посуду побила. Требовала, чтобы нашли тебя. Ждала до утра. Не могла заснуть. Засну, проснусь и снова жду. Почему не пришел?

– Я вообще не приду.

– Ноль внимания, фунт презрения?

– Вот именно.

– Ну и черт с тобой! Больно ты мне нужен. Таких, как ты, на рубль пучок. Стоит только мигнуть – любой пойдет!

– Ну ладно, пять минут уже прошло.

Ида остановилась.

– Чего скривился? Не веришь? Думаешь, мной только подонки интересуются? Я и порядочным людям нравлюсь. Эй, молодой человек, пошли со мной в кино!

Шедший им навстречу мужчина с сумкой-авоськой удивленно остановился.

– Да, да. Я вам. Пойдем со мной в кино? Идея моя – билеты ваши. Ха-ха-ха! Ну так как?

Мужчина растерянно моргал глазами. Олег вырвал свою руку.

– Пусти!

– Куда ты?

– Попрошу без меня обделывать свои делишки.

– Какие делишки? Подожди! Это же шутка.

– Слишком много шуток за последнее время.

Олег быстро пошел назад. Ида догнала его.

– А ты мне муж, да? Муж? Скажи, муж? Что ты из себя ставишь? Был бы хоть парень видный, а то как!

На них оглядывались прохожие.

– Я прошу оставить меня в покое!

Ида приблизила свое лицо к Олегову. Глаза у нее стали ненавидящие, злые, как вчера в ресторане.

– Будешь убегать – устрою скандал, – прошипела она.

Олег посмотрел на ее решительное лицо, взъерошенную фигуру, воинственно торчащие концы модной косынки, повязанной по-старушечьи, и подумал, что действительно этой злюке ничего не стоит устроить скандал. Они стояли как раз напротив здания заводоуправления. – Ну, хорошо. Что тебе от меня надо?

– Иди за мной.

Они вошли в скверик и опустились на скамейку. Вокруг на желтой траве валялись промасленные бумажки и банки из-под консервов. Здесь обычно обедали рабочие.

– Я слушаю, – сказал Олег. – Только побыстрей. Меня ждут на работе.

– Хорошо. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай на них. Первый вопрос. Почему ты ушел из ресторана?

– Тебе этого не понять.

– Понятно. Вопрос второй. Ты решил со мной «завязать»?

– Да.

– Можно узнать, почему?

– Тебе этого не понять.

– Ясно. Вопрос последний. Можно поцеловать это сердитое рыло?

Ида, не стесняясь прохожих, обняла Олега за шею.

– Никому не отдам… Тебе этого не понять.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Что вы можете сказать о работнике конструкторского бюро Олеге Гусеве?

3. И. КОНИНОВА, уборщица:

– Ишь ты! Молодой да деловой какой. «Что вы можете сказать…» Ничего не могу сказать. Соберите бумажки сначала. Полчаса сидите, а уже нагваздать успели… И потом, старого человека приветствовать надо, молодой человек. Встать и пожать ему руку.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Ну хорошо, хорошо… Здравствуйте, мамаша. Бумажки я уберу. Так что вы знаете о Гусеве? Что он из себя представлял?

3. И. КОНИНОВА:

– За собой не убирал. С обслуживающим персоналом не здоровался. Нынче-то она, молодежь, вся такая кодексная. И уровень повышает, и норму перевыполняет, и в больницу к товарищу по графику ходят, и жене по дому помогают, и про совесть рассуждают. Ныне-то много говорят о совести. Даже на плакатах позаписывали, что это такое. Дескать, и хорошо трудиться, и жене по дому помогать, и газетки выписывать. А вот про веник-то записать позабыли, и лежит он, сердешный, в углу, топают мимо него грамотные, совестные, а никто не догадается поднять да за собой загаженное место обмахнуть, помогнуть старой женщине. И ваш Гусев не исключение.

СЛЕДОВАТЕЛЬ:

– Ну хорошо, хорошо. Вы, товарищ Конинова, не отклоняйтесь. Опишите его характер конкретнее: взгляды, вкусы, с кем он дружил.

3. И. КОНИНОВА:

– Ишь, попер, попер. Все торопятся, торопятся, а куда, спрашивается, торопятся? И на самолетах летят, и в поездах ездят, а все не успевают. Вот в старину на лошадках ездили, а, слава богу, и сыты, и живы, и здоровы были. «Взгляды, вкусы…» Что я с ним, бражничала, что ли? Треску трескал, как и все. Это на работе, а что на дому, то неизвестно. Характер… Тьфу! Не было у него характера. Гордость да презрение ко всем были. Ставил из себя больно много, а чего ставил, непонятно. Гол как сокол. Ни кола ни двора. Прожигал жизню свою на шлюх. Видала я его из окна поезда: с какой-то кобылой под насыпью катался. Тьфу! Разве это мораль? Вот в старину было. Как-то увидела меня мать с парнем под руку…