Марсиане - [55]

— Ищете?! — изумился Павел. — А зачем?

Он тут же сообразил, что слова его прозвучали глупо и надо немедленно что–нибудь сказать, чтобы замять неловкость, но ничего не сказал. Густо покраснел.

— Пойдемте танцевать! — тихо сказала женщина.

Улыбаясь, она смотрела в сторону танцплощадки.

Павел не помнил, когда он танцевал в последний раз, но послушно пошел вслед за Ольгой — так звали женщину.

Они долго топтались среди танцующих, и Павлу, голова которого уже совсем закружилась от музыки и запаха духов, начало казаться, что он, наверное, не так уж и плохо танцует, и, осмелев, вдруг закружил свою партнершу, и только когда та вскрикнула от боли — Павел отдавил ей ногу, — опомнился. Танцевать он, конечно же, не умел.

— Извините! — сказал он, краснея.

— Ничего–ничего! — торопливо проговорила Ольга, успокаивая его, — Совсем не больно!

Снова, затихая, отдалялась музыка. Снова дрожали рассеянные желтые огоньки за стволами деревьев — в глубину парка, в сокровенную черноту его, уходили Ольга и Павел.

— Я раньше хотела уехать отсюда, — рассказывала Ольга. — Ездила несколько раз поступать в институт, а потом привыкла… Теперь работаю здесь и никуда не хочу…

— Да… — кивнул Павел. — Человек легко привыкает к месту. Вроде бы ничего и не теряешь, а все равно трудно уезжать. Держит что–то… Я в детском доме вырос — какие там радости? — а все равно, когда в училище уезжал, чуть не заплакал. Родным все стало… Так и считаю тот поселок своей родиной…

И, сам не зная зачем, начал рассказывать о своем первом дне, когда его привезли в детский дом.

— Вот странно, — говорил он. — Я ничего не помню уже. Не помню, откуда меня привезли, не помню, кто привез, на чем, а игрушку, которую у меня отобрали ребята, запомнил… На всю жизнь запомнил того зайца с оторванным ухом…

— Я понимаю, — сказала Ольга, и Павел чувствовал, что она действительно понимает. Он сжал ее руку…

Коротки ночи в июне. Не успело стемнеть, а полоска зари уже просочилась сквозь редкий сосняк, и бледные, словно бы выцветшие, проступили из сумерек валуны. Белый туман окутал озябшую реку и начал подниматься на берег, цепляясь за ветки кустов, за стволы деревьев.

В этих нищих рассветных сумерках и вышли они к опушке леса. Когда–то здесь стояла лесопилка. Обезображенный лес все еще помнил ее — и покалеченными деревьями, и продавленными траками гусениц шрамами на земле, и мусором догнивающих отходов. Но уже заплывали смолой раны на деревьях, надломленная сосна снова рванулась вверх, вознося в небо свои ветви, а груды мусора зарастали гибкими прутьями малинника. Земля не хотела оставаться испорченной, она сама залечивала себя.

— Здесь раньше так страшно было… — поежившись, сказала Ольга. — Я раньше даже боялась сюда ходить. Здесь совсем, как у меня. Как в моей жизни…

— Все проходит… — сказал Павел. — В жизни все налаживается.

— Да… — рассеянно проговорила Ольга. — Налаживается… А ты… Ты женатый?

— Женатый… — усмехнулся Павел. — А что?

— Ничего… — Ольга снова поежилась. — Холодно… Пойдем?

Тропинка все ближе сводила плечи Павла и Ольги, и идти рядом стало тесно. Павел обнял Ольгу.

— Мне пора! — мягко сказала она, освобождаясь из его рук.

— Что ты будешь завтра делать?

— К тебе приду…

— Придешь?

— Приду…

Утром Павел проснулся от громких голосов, раздававшихся над его изголовьем. Бубнил диктор, рассказывающий о заготовке кормов в колхозах страны.

— Да я–то откуда знаю: кто? — пытаясь перекрыть голос радиоприемника, возмущался кто–то. — Ухожу, он еще спит. Прихожу — нет никого.

— Ну а лицо–то как выглядит? — прозвучал другой, знакомый голос. — Расскажи, как он на лицо?

Павел открыл глаза и, обернувшись, увидел Евгения Александровича. Он стоял на пороге комнаты и разговаривал с длинноволосым парнем в джинсах. Длинноволосый, должно быть, и был неуловимым соседом Павла.

— Серега! — обрадовался Евгений Александрович. — А я ищу тебя! Пошли! У нас же осталось еще!

Вчерашняя ночь, приглушенные звуки музыки, шорох темной листвы, голос Ольги, когда она доверчиво шла рядом в черную глубину парка, — все это еще жило в Павле…

— Пошли! — улыбаясь, сказал он и, потянувшись, сел на кровати.

— Может, тоже… — Евгений Александрович обернулся к парню в джинсах. — За компанию, а?

— А что? — парень снисходительно усмехнулся. — Пить нужно с утра, чтобы уже не отвлекаться… Так, что ли?

Все дальнейшее жутковато напоминало минувший день. Только теперь выпивали «на природе», под кустом, насквозь прохваченным солнцем. Потом снова скидывались, снова Евгений Александрович куда–то исчезал, а потом снова пили, и Евгений Александрович все настраивал свой приемник и отчаянно хвастался похождениями в здешнем доме отдыха. Парень в джинсах, покусывая травинку, рассеянно слушал его и усмехался.

Павел выпил еще один стакан теплого вина и вдруг заговорил сам. Злясь на себя за болтливость, краснея и подмигивая, он рассказал приятелям всю вчерашнюю историю. Какая–то сила заставляла его говорить, и невозможно было остановиться. И получалось по его рассказу так, что в него по уши влюбилась дочка сестры–хозяйки. И вчера — Павел возбужденно потер вспотевшие руки, — ну, когда допили вино, она разыскала его и потащила на танцы, а дальше? Дальше сами понимаете…