Марсиане - [39]

Много раз грозился Скобелев отключить четырнадцатиэтажные дома от заводской котельной, но каждый раз раздавался звонок и он соглашался подождать еще зиму…

Фрол Иванович осторожно приподнял стекло за край, но оно так растрескалось, что не выдержало собственной тяжести. Край стекла Скобелев держал в руках, а остальная часть рухнула на стол, разлетелась на мелкие осколки.

Скобелев поморщился и нажал кнопку селектора.

— Узнайте прогноз погоды на ближайшую неделю, — сказал он, услышав голос секретарши. — И пошлите кого–нибудь убрать тут…

Потом, смахнув рукавом пальто осколки стекла, взял приказ.

Вошла в кабинет секретарша.

— Фрол Иванович, — сказала она, — я позвонила на метеостанцию. В ближайшую неделю погода останется без перемен. Пять–шесть градусов тепла, возможны осадки…

Она запнулась.

— Что с вами?! У вас кровь на руке…

Только сейчас заметил Скобелев, что порезал руку.

— Стекло разбилось, — сказал он. — Убрать надо.

— Я сейчас, сейчас сама замету, — проговорила секретарша.

Она вышла, а Фрол Иванович обмотал носовым платком порезанную руку, потом взял листочки приказа и с ними пересел за длинный стол, возле которого устраивались раньше его бывшие подчиненные на совещаниях.

Пока секретарша возилась с совком и метелкой, собирая осколки, Скобелев аккуратно, стараясь не запачкать кровью листки, подписал приказ.

Кровь все–таки просочилась сквозь платок, и на последнем экземпляре приказа осталась красная смазанная полоска.

Скобелев поморщился, но решил ничего не менять.

— Последний приказ, Танечка! — сказал он, протягивая секретарше подписанные листки. — Поставьте номер и сразу передайте копию начальнику котельного цеха для немедленного исполнения.

Секретарша взяла листки с приказом и вышла, а Скобелев встал, прошел по кабинету, остановился у окна. Больше ему нечего было делать на заводе, осталось подождать еще полчаса, пока соберутся в красном уголке люди, послушать слова, которые можно было бы и не слушать, но которые принято слушать в таких случаях, сказать самому какие–то слова, которые можно было бы не говорить, но которые нужно говорить, и все…

Едва слышно скрипнула за спиной дверь.

Скобелев обернулся.

На пороге с приказом в руках стояла секретарша.

— В чем дело, Танечка? — – спросил Скобелев.

— Фрол Иванович! — секретарша вспыхнула, — Я хотела… Хотела сказать: спасибо!

— За что?

— За тепло спасибо! Я же в заводском доме живу. Мы зимой по квартире в пальто ходим. Спасибо вам.

Скобелев чуть поморщился. Почему–то от этой похвалы стало досадно, словно он украл ее.

— Отдайте копию приказа начальнику котельной. — сказал он, нахмурившись.

— Отдам… Может быть, вам аптечку принести, Фрол Иванович?

— Какую аптечку?! — Скобелев сдернул прилипший к руке платок. Кровь остановилась, и Скобелев, скомкав, швырнул платок в корзину для бумаг. — Идите, Танечка. Занимайтесь работой.

— Спасибо, — повторила секретарша. — Спасибо, Фрол Иванович…

И осторожно прикрыла дверь.

…Весть о последнем приказе директора как–то стремительно разнеслась по заводу, и, когда после казенных и долгих речей Скобелев поднялся на трибуну, чтобы сказать что–нибудь в ответ, его встретили шквалом аплодисментов.

И снова только поморщился Фрол Иванович, понимая, что аплодируют заводчане не ему, а его последнему приказу. Настроение у него окончательно испортилось.

— Вот мы и отработали вместе с вами, товарищи! — сказал он. — До свидания… Извините, если что было не так…

И, махнув рукой, спустился с трибуны, и снова стены красного уголка качнулись от грохота аплодисментов.

Сослуживцы помогли Фролу Ивановичу отвезти цветы и подарки на его квартиру в доме номер сорок шесть по проспекту Мира, где заботливые женщины из заводоуправления приготовили стол.

В квартире было прохладно, но за хозяйственными хлопотами никто не замечал этого, и снова, морщась слушал Скобелев те слова, которые можно было и не слушать. Впрочем, говорили все искренне, а кое–кто из женщин даже и всплакнул, правда, осторожно, стараясь не испортить косметику.

Проводив гостей, Скобелев сразу лег в постель.

Проснулся он часа в два ночи от озноба. Встал, прошел по комнате, потом догадался потрогать батарею. Батарея была совсем холодной.

В эту ночь никто не спал в домах номер сорок шесть и сорок восемь от проспекту Мира. Не спали работники райисполкома, не спал начальник СМУ, который три года достраивал и не мог достроить городскую котельную, не спали заведующие базами и директора магазинов.

Подняв воротник пальто, сидел Фрол Иванович на диване и улыбался, а глаза его неподвижно смотрели на фотографию жены, что висела на стене напротив.

Таким его и нашли через несколько дней.

В пальто. С неподвижной улыбкой на тяжелых губах. С открытыми, смотрящими мимо суетящихся вокруг людей глазами.

А в квартире было уже тепло…

Мальчик

Как всегда, ссора началась из–за пустяка. Игорь не сполоснул пустую молочную бутылку, и молоко засохло на стенках.

— Делов–то, — не отрываясь от газеты, сказал Игорь. — Сполосни кипятком, и все отстанет.

— Какой ты умный! Чего же тогда сразу не сполоснул, без кипятка?

— Ладно. Отстань! Скучно уже!

— Скучно?! — глаза жены яростно вспыхнули. — Тебе всегда скучно, когда я разговариваю…