Марсиане - [22]

Петруша все понял. Ухмыльнулся и, вытащив из кармана деньги, комком швырнул их на стол:

— На! Заплатишь за девочку!

Эх, Петруша–Петруша! Ну разве не объясняли тебе, что такие дешевые трюки дважды не проходят? Неужели трудно сообразить, что Лева действительно хотел подраться. Хотя бы потому, что уж лучше сейчас, чем потом…

— 3–забери деньги! — побледнев, проговорил он. — Я к–кому сказал!

Н–да… Жидковат оказался Петруша, несмотря на внушительную мускулатуру. Не ждал, не ждал он такой прыти от Левы. А впрочем… Впрочем, кто ж мог знать, какие неповоротливые мысли бродили в Петрушиной голове… Ухмыльнувшись, Петруша пожал плечами и, забрав деньги, зашагал к выходу.

Вот и все. Лева облегченно перевел дыхание. И по бедно взглянул на девушку.

Ольга как–то сникла после этой сцены. Наманикюренным ноготком водила по скатерти, и чистый лобик ее перерезали тонкие морщинки. Нельзя было терять ни минуты. Срочно надо уводить Ольгу отсюда, пока она совсем не раскисла. Ч–черт знает, кем ей доводится этот Петруша!

— Счет!

Лева — жест завсегдатая ресторанов и кутилы, который так легко давался ему! — вскинул вверх руку и щелкнул пальцами. Жест сработал и на этот раз. На стол перед Левой лег счет. Заглянув в него, Лева чуть округлил глаза — из птичьего молока, что ли, мешали здесь безалкогольные коктейли? — но спорить не стал, небрежно кинул поверх счета три десятки и встал.

Кто злословит про южные ночи? Жалкие, не умеющие радоваться жизни люди! Разве может человек остаться равнодушным к этой бархатной темноте, к этому небу с такими крупными, бесчисленными звездами, к дорожке лунного света, дрожащей на теплой воде. Как это сказано в песне: «Южные ночи! Южные ночи…»

Все и было как в песне. И крупные звезды сияли на небе, и серебряная дорожка лунного света дрожала в морской темноте, и губы женщины были мягки и послушны, и вся она, казалось, рождалась из этой созданной для любви ночи…

И была любовь. И было ночное купание, когда так туманно и так неясно проступает из бархатной тьмы нагое тело. И снова любовь, и это сводящее с ума купание — рядом, совсем близко и так неясно, так неотчетливо белеющее тело…

А потом, обнявшись, они смотрели, как из–за гор пробиваются, прорываются к морю первые солнечные лучи и, вонзаясь в его чернь, растекаются по воде багровыми всполохами.

Кончилась эта сумасшедшая ночь. Кричали горластые петухи. Оттуда, сверху, где уже начинался день, тянуло сладковатым дымом.

Лева остановился возле знакомой калитки. Сразу же за калиткой начинался виноградник, зеленой крышей растекшийся над двором. В глубине — двухэтажный — стоял каменный дом.

— П–повезло тебе… В таком месте с–сняла комнату…

— Это у тетки здесь знакомые живут, а меня тетка…

Ольга не договорила. Испуганно смолкла. Из зарослей, вплотную подступивших к металлической ограде усадьбы, выросла громоздко–мрачная фигура.

— Ну как погуляла? — почти ласково и поэтому особенно страшно спросил Петруша и шагнул к Ольге.

«С–спокойно! — подумал Лева. — Эт–того и с–следовало ожидать. С–спокойно».

— Ну?! — Петруша схватил Ольгу за руку, грубо дернул к себе. — Не слышала, что я у тебя спрашиваю, птичка?

Ольге было больно. Но она не закричала. Она, как будто разбили фарфоровую чашку, заплакала.

— Отп–пусти девушку! — потребовал Лева, стараясь не выдать своего страха. Да он и не боялся. Да, д–драка неизбежна. И в этой драке Петруша изобьет его. Ну и пусть! Пусть! Лева видел только веснушчатые жабьи руки Петруши, впившиеся в Ольгу.

— Отп–пусти, я тебе г–говорю! — повторил он и медленно (ну отчего так дрожат обессилевшие ноги?) шагнул вперед.

— Что–о? — Петруша изумленно посмотрел на Леву. — Ты еще здесь, пердюковина?! А ну, марш отсюда, кавалер сраный!

— Отп–пусти девушку! — упрямо повторил Лева.

— Отпустить? — Петруша осклабился. — Сейчас отпущу.

Он схватил Ольгу за волосы и свободной рукой ударил ее по лицу.

Бил он быстро, жестко, профессионально. Бил по лицу, по животу, снова по лицу. Ольга уже и не кричала, крик ее слился в непрерывный вой.

Лева кинулся вперед, но Петруша легко оттолкнул его, и Лева, не удержавшись на ногах, упал. Пока он поднимался, Ольге удалось вырваться, она отскочила, но взбешенный Петруша тут же догнал ее, ударил. Теперь уже изо всей силы. Ольга упала. Голова как–то по–деревянному ударилась об асфальт.

Шум драки разбудил жителей дома. Хлопали окошки, раздавались голоса. Лева не слышал ничего. Ему наконец удалось подняться, и он молча двинулся на Петрушу.

— Ты з–зверь… — он замахнулся и ударил Петрушу. Но тот, кажется, и не почувствовал удара. Просто перехватил руку Левы и больно сжал, не отрывая глаз от лежащей на земле Ольги.

— Ты з–зверь… — бессильно и яростно повторил Лева.

— Ладно… — словно соглашаясь, сказал Петруша. — Посмотри: что с ней.

И час спустя, и через день, и через месяцы, снова и снова прокручивая в памяти все самые малейшие подробности драки, Лева пытался и не мог понять, как в то мгновение удалось Петруше переломить его, или это просто сработал в Леве инстинкт врача — беспомощный человек лежал на земле и ему — возможно! — требовалась срочная медицинская помощь? Да… Скорее всего сработал инстинкт врача… Скорее всего… Во всяком случае, именно так хотелось думать Леве.