Маршрут Эдуарда Райнера - [7]

Проводница открыла дверь.

— Нам две постели, — сказал Райнер. — Чай будет?

— Билеты сдавайте, — сказала она. — Все будет.

— Что-то ты, Маруся, невеселая! — сказал парень.

— Какая я тебе Маруся, сынок?

— Ну уж и сынок! Да такие, как ты, еще…

— Туалет открыт? — спросил Райнер.

— Подождете. Только отъехали. Это ваша собака? Намордник где?

Райнер ушел в туалет и долго не возвращался. Парень налил себе и Диме.

— Ждать не могу, — объяснил он. — Давай со знакомством.

Они выпили и закусили салом. Диму слегка затошнило.

— Мне хватит, — сказал он.

— Ничего, пройдет и по второй! — Парень чокнулся и заглотнул теплую водку, покривился.

Райнер вернулся свежий, бодрый, расческой поправил косой пробор, сел.

— Догоняйте, — сказал парень. — Штрафную.

— Не пью.

— Не пьет тот, кому не подносят. Ну, поехали!

— Не пью я.

— Пятьдесят грамм для вас на глоток. Уважьте, я угощаю!

— Я не пью.

В третий раз это прозвучало предостережением. Парень растерянно поболтал водку в стакане, зло крякнул, опрокинул в рот, задвигал кадыком. Потом шумно выдохнул, отер губы, оглядел всех подозрительно. Дима заметил щетинку мокрую на губе, немытые космы за ухом, опустил взгляд. Парень схватил с газеты помидор, сочно откусил, зажевал.

— Сука ты, — сказал он Райнеру гнусаво, ненавистно.

Райнер не изменился, только щеки отвердели, стали как доски, поднялись, уперлись в парня маленькие зрачки.

— Что еще? — спросил он тихо. — Чтоб через минуту на столе было чисто.

— Чисто?! Нашел холуя, да я таких…

Парень схватил бутылку, Дима привстал, но парень стал запихивать пол-литра в карман, губы его прыгали.

— Да я такую интеллигенцию видал в гробу, мы найдем с кем посидеть, мы вас понимаем, мы вас… — Уже в коридоре заматюгал-ся во весь голос, сплюнул, ушел.

Тогда Дима услышал непрерывное негромкое рычание под столом, увидел зелень за грязным стеклом, непроницаемое лицо Райнера. Он стал вытирать столик. Райнер опустил раму до конца и начал стелить постель. Сквозняк гулял по купе, шевелил волосы.

— Вот с этим аккуратней: оптика. — Райнер показал на дюралевый ящик, обтянутый брезентом.

Собака повозилась и легла, затихла.

— Я лягу на верхней. — Райнер одним броском взлетел вверх. Он сидел, свесив сильные ноги в тренировочных синих брюках, и смотрел в окно.

Диме хотелось чаю, но он не решался выйти в коридор: может, парень стоит там, ждет, с кем связаться? Дима тоже стал стелить, хотя было рано. Он не знал, о чем говорить с Райнером. Когда он ездил с ребятами, они знали, о чем говорить, смеялись, пели.

За окном тянулись скучные места: Подмосковье, дачки, платформы, шлагбаумы — все сто раз виденное. Поэтому и мысли болтались тоже скучные, полумысли, горечь во рту, сухость в горле. Надо было еще этому с водкой впутаться, хотя он хотел по-хорошему, но… «В одиннадцатом веке водку не пили, пили меды и брагу, пиво варили, впрочем, это у исландцев, а у русских? Мама говорила, что отец пил тоже, все пьют, у нас и везде, а Райнер не пьет. Это плохо?»

Откатилась дверь, и он вздрогнул.

— Чай будете? — спросила проводница.

— Один стакан. — сказал Райнер.

— Мне два. — Дима полез за деньгами. Он с наслаждением пил чай и поглядывал в окно.

В Калинине стояли мало, но в неподвижности сразу стало душнее. Райнер лег, с головой накрылся простыней. Дима достал книгу и попробовал читать: «Далее, по мнению того же петуха, между людьми идиоты стоят много выше ученых и знатных. Грилл оказался гораздо мудрее многоопытного Одиссея, когда предпочел лучше хрюкать в хлеву, чем подвергаться вместе со своим предводителем новым опасностям». Дима не понимал, что читает, ему эта книга Эразма Роттердамского вообще не нравилась, но Нейман сказал, давая ее, что это историк должен знать.

Дима закрыл книгу и положил на столик. «Культуры мне не хватает, — покорно подумал он. — Уснуть, что ли? Только уснешь, а этот припрется, набравшись…»

Но парень пришел, когда Дима крепко спал, бесшумно лег. Собака поурчала и успокоилась. Райнер под простыней открыл глаза, подождал, опять закрыл. Он лежал и ждал так же терпеливо, как его старая лайка.

Еще в полусне Дима ощутил другой воздух, новый, прохладный. В купе никого не было, поезд стоял. Он припал к стеклу: серый чистый вокзал, серое утро, неторопливые пассажиры, Петрозаводск. Он вышел. Да, путешествие наконец-то началось. Воздух здесь был иной, и свет облаков ближе, и зелень травы сочней. Райнер выгуливал собаку около платформы. Он был выбрит, подтянут и тоже какой-то новый.

— Купи газету, — сказал он — Местную.

Дима купил газету и поспешил в купе. Поезд тронулся. Он лежал и смотрел, как серо-зеленое уходит назад, и все больше облаков, а потом еловые леса, валуны, осколки воды в болотах, две сосны на бугре, деревянные платформы, тесовые бараки и облачный, все более сильный и мягкий свет над всем этим. Они были одни в купе, потом не стало и Райнера, потом его самого, тела, только облака, если лежать и смотреть снизу, только тончайший прохладный свет. Обрывки прошлого сметало ветром назад, в ничто, всю эту жару, болезнь, скуку, и настал момент, когда ничего не осталось, кроме радости дремотного погружения.

— По местному прогнозу днем четырнадцать — шестнадцать, — сказал Райнер и зашуршал газетой.