Маршал Рокоссовский - [75]

Первое, что он увидел, раскрыв парашют, самолет. Сильно накренившись на левое крыло, никем не управляемый, бомбардировщик летел, объятый пламенем. Потом он перешел в крутое пикирование и врезался в землю. В месте падения взметнулся огненный шар.

Неподалеку от него спускался на квадратном куполе кто-то из экипажа самолета. Это был капитан Гаврилов.

Когда взорвался бак, горящий поток бензина ворвался через сорванную дверь в кабину летчиков. Пламя взвилось стеной между сиденьями. Все вокруг скрывалось в густом дыме и огне.

— Лейтенант! Сухих! — крикнул капитан Гаврилов помощнику и протянул руку: кресло было пустым.

Тогда он стал работать штурвалом регулировки стабилизатора в надежде посадить самолет на аэродром. Но самолет не подчинился. Он продолжал терять высоту, все более кренясь на левое крыло.

Прыгать! Немедленно прыгать! Летчик встал на сиденье, с трудом подтянулся к левому борту. Несмотря на встречный вихрь, пламя бушевало. Оно обжигало лицо, шею, руки. На капитане горел реглан, даже сапоги охватило пламя.

Закрыв глаза, он перевалился через борт. Подсознательно правая рука дернулась к левому плечу, к кольцу. Он схватил его, потянул, однако рука не могла выдернуть его из брезентового кармашка. Тогда он ударил левой рукой по правой. И тотчас услышал шелест, а потом и тугой хлопок.

Первым к летчику подбежал капитан Десятников.

— Кто это? — вгляделся в распухшее незнакомое лицо. Кожа висела лоскутами, поблескивали выступившие капли жидкости, губы обгорели. — Серафим? Жив? А остальные?..

— Не знаю, — прохрипел летчик.

— Да ты же горишь! — Реглан и в самом деле тлел, источая едкий запах.

— Дай-ка, я ножом…

Стащив с летчика лямки, Десятников вспорол реглан.

Гаврилову стало легче, однако боль не утихла.

Подбежал старшина Соловьев и с ним три или четыре десантника.

— К самолетам! — приказал капитан Десятников. — Соловьев, не теряй времени!

Старшина и десантники бросились к самолетам.

— Гульник, твой крайний слева! — командовал он. — Щербаков, твои рядом два! Павленко, — бери правей!

Теперь пулеметы, что вели огонь по самолетам, простреливали поле аэродрома. Однако, боясь поразить «мессершмитты», пулеметчики не стреляли в сторону стоянки.

А тем временем Десятников намечал путь отхода. Вначале им предстояло выйти к Новым Садам, которые находились юго-восточнее аэродрома, а уж оттуда — в горы. Вести их должны были проводники.

— Терещенко! Суханов! — позвал их Десятников.

Никто не отозвался. Он еще раз окликнул.

— Что кричать-то? Там они остались… — голос не объяснил, где это «там». Но и без того было понятно.

Путь к Новым Садам проходил через стоянку самолетов. Там уже полыхал десяток костров. Языки огня колебались, словно живые, и в свете пожарища мелькали фигуры десантников…

Прошло двадцать минут с тех пор, как первый десантник покинул самолет, а бой на аэродроме кипел вовсю. Прожектора погасли. Видимо, режим работы вынудил выключить их на время. Однако и без них было светло. Горели «мессера», полыхал склад, догорал упавший на аэродром бомбардировщик.

Зенитные пушки перестали стучать, но вовсю продолжалась оглушительная пальба пулеметов и автоматов. Бегущими пунктирами метались над землей трассы очередей. Крякали мины, сея вокруг осколки. Глухо рвались гранаты.

Проводников не было. Находившийся рядом с Соловьевым Гульник сказал, что они из бомбардировщика не выпрыгнули, остались в нем. Старшина понял, что теперь ему придется вести группу незнакомым путем к далекому селению Хамишки, где десантников должны встретить.

— Товарищ старшина, автомобили! — послышался из темноты голос.

На дороге, пересекающей путь отхода, засветили автомобильные фары: целая колонна! Из близлежащих гарнизонов спешило подкрепление. И слышался шум моторов справа, от железнодорожной станции.

Старшина достал ракетницу. В небо взлетела ракета, рассыпалась на зеленые звездочки. Вслед за ней понеслась вторая, тоже зеленая.

— Отходить! Всем отходить!

В группе Муравьева находились Фрумин и Перепелица. Распаленные боем, они отклонились в сторону и после сигнала спешили догнать товарищей. Отходили под огнем невидимого противника. Над ними то и дело слышался короткий посвист пролетавших пуль.

— Не отставай! — Муравьев забежал за длинный сарай. Неподалеку виднелись редкие строения, и Василий надеялся там оторваться от врагов. Последним отходил Перепелица.

Едва миновали крайний дом, как на пути вырос высокий, густо сплетенный колючей проволокой забор.

— Подрывай гранатой! — распорядился Муравьев.

— Дай-ка, попробую ножом! — вырвал из чехла нож Перепелица.

— Не мудри! — остановил Фру мин. — Там на щите лопаты. Попробуем ими…

Он бросился к дому и возвратился с двумя лопатами. Одной перебили нижнюю нитку изгороди. Второй приподняли колючую нить.

А по ним снова начали стрелять.

— Ползите! Я прикрою! — Перепелица отбежал от прохода, лег, вскинул автомат.

Вслед за Муравьевым пополз Фру мин. Позади застучал автомат Перепелицы.

— Отходи, Василий! — крикнул ему Муравьев.

— Уходи… — послышался в ответ оборванный, утонувший в стуке автоматной очереди крик.

В группе, где находился летчик Гаврилов — единственный из экипажа оставшийся в живых, девять десантников. Выбравшись из аэродрома, они натолкнулись на пулеметчика. Гитлеровец заставил их залечь. Освещенные пожарами десантники распластались на земле, потом открыли ответный огонь. Кто-то метнул гранату, но она взорвалась, не долетев до огневой точки.