Маршал Рокоссовский - [57]

Признаться, было бы лучше без классов, но тогда, наверняка, многие бы попытались вначале устроиться поудобней, прилегли, а потом невзначай и задремали. Ведь умудрялись же спать даже в походе! Ноги, как заведенные, идут, а голова отключена: идешь и спишь, пока не ступишь на пятку идущему впереди.

— Как вам известно, сейчас основные события развернулись на Западном фронте, под Смоленском, — перешел к объяснению политрук. — Город расположен на главной магистрали, ведущей к Москве, и этим объясняется его исключительное значение. Он как бы является щитом столицы. В Отечественную войну двенадцатого года там тоже происходило жестокое сражение русского воинства с наполеоновскими захватчиками.

Неприметный с виду, в полинявшей гимнастерке, стянутой ремнями полевого снаряжения, политрук пользовался в роте большим авторитетом. Не было случая, чтобы он не дал ответа на самые заковыристые вопросы. А уж любители их в нашей роте имелись. Все со средним образованием, некоторые сами в прошлом преподавали. Занимались мы по особой программе, по освоении которой становились командирами взводов, с «кубарем» младшего лейтенанта на петлицах.

— Войска Западного фронта, — продолжал политрук, — нанесли мощные контрудары по гитлеровской группировке, однако сдержать врага не удалось, он продолжает вклиниваться в нашу оборону.

Мы находились за тысячи километров от фронта, но, казалось, были вблизи его. Многие призывались в Ростове, накатывающаяся к столице и Ростову угроза волновала. Рядом сидел с застывшим взглядом честнейший и добрейшей души Борис Федев. Когда-то его мать, Мария Тимофеевна, преподавала в школе, где я учился, ботанику. Застыла былинка в зубах Анатолия Хуринова. Подперев щеку, уставился в объяснявшего Иван Мельниченко. Были еще в числе ростовчан Михаил Проскуренко, Леонид Французов.

Когда политрук закончил, посыпались вопросы. Кто-то спросил о полковнике Федюнинском, убывшем в прошлом году в Москву. До того он командовал нашей 82-й мотострелковой дивизией. О нем старослужащие солдаты, участники халхингольских боев, вспоминали часто, поражаясь его смелости, рассудочности, но еще больше взлету по службе. В мае прошлого года он был всего капитаном, а ныне полковник, Герой.

— Он уже генерал, — удивил нас политрук. — Наверное, теперь, на фронте.

Потом спросили о полковнике Мишулине, тоже участнике Халхин-Гола. Его бронебригада до выхода в лагеря соседствовала с нами в небольшом городке Баин-Тумен. И здесь, в лагере, быстроходные колесные танки часто проносились по нашей тыловой линейке, поднимая бурые облака пыли.

— Полковник Мишулин на Западном фронте, командует танковой дивизией, — последовал ответ.

— А где генерал Качалов? — спросил я.

Вязников настороженно уставился на меня:

— А при чем тут Качалов? Почему вы вдруг о нем спросили?

— Он командовал Северо-Кавказским округом. Прошлым летом я видел его в Ростове.

— Генерал Качалов не оправдал надежд Верховного Командования. Он недостойно показал себя в бою, — сухо ответил политрук.

— Неужели и он стал врагом народа? — спросил скуластый Басан Хануков, в прошлом учитель из Элисты.

Сидевший рядом степенный Фог, немец из Поволжья, дернул его за гимнастерку:

— Молчи!

— В общем, об этом, товарищи бойцы, не будем говорить. Не все еще изменники и предатели народа выявлены и уничтожены. Есть еще они и в рядах доблестной Красной Армии. Поэтому товарищ Сталин и требует от нас высокой бдительности.

Было неприятно это слышать, словно часть генеральской вины ложилась и на тебя. Недавно перед строем роты нам зачитали о генералах-изменниках. Назывались фамилии Павлова, Климовских, Григорьева, Коробкова. Но Качалов не упоминался. Неужели и Качалов тоже? Не хотелось верить словам политрука.

Генерала Качалова я видел всего один раз, в июне 1940 года, в Ростове. Тогда в театре имени Горького состоялась встреча выпускников школы с известными людьми города.

Мне с приятелем удалось пробиться в партер и занять удобные места.

— Вот тот, в черной камилавке, профессор Бого-раз, — узнал одного из сидевших в президиуме мой ДРУГ.

— А рядом с ним артист Мордвинов, — послышался сзади девичий голос. — Тот, что играл Отелло!

О чем-то переговаривалась женщина в синем костюме со своим соседом, тот был в форме железнодорожника. И еще был военный: широкогрудый, на красных петлицах гимнастерки по три звездочки, ордена.

— Кто это? — спросил я Ивана.

Тот пожал плечами.

Первым к трибуне вышел профессор Богораз. Он шел, опираясь на палку, и сидящие в президиуме почтительно уступали ему дорогу.

Мы знали, что ноги его отрезало трамваем, когда он спешил на вызов к больному. Рассказывали, что тогда он спас себе жизнь тем, что жесткой хваткой сдавил кровеносные сосуды.

Богораз говорил, что профессия врача — самая гуманная, и счастлив будет тот, кто овладеет ею. Нет ничего благороднее, чем придти в трудную минуту на помощь человеку, спасти его. Потому он призывает юношей и девушек поступать в медицинский институт.

После Богораза к трибуне вышла женщина. Оказалось, что она тоже профессор, из педагогического института. Голос ее звучал взволнованно и с такой убежденностью, что сидевшие за нами шумливые девчата затихли.