Марксизм в России: прошлое, настоящее, будущее - [28]

Третье крупное отступление — перевод всей избирательной системы Советов с предприятий на территорию (в Конституции 1936 года) — явилось результатом крупной теоретической и политической ошибки. Отчасти она была обусловлена политической ситуацией: обострением классовой борьбы на почве завершения коллективизации и, таким образом, переходного периода вообще. Но с другой стороны, с констатацией построения коммунизма появилась иллюзия, что теперь не только все производства, но и вообще все вокруг стало советским, общим, а следовательно, потерялся смысл выделять предприятия как основу Советов. И эта иллюзия понятна, особенно у людей, которые положили всю жизнь ради построения такого общества и государства, потеряли в борьбе многих товарищей, родных, здоровье. Однако, как бы то ни было, но Советы в одночасье изменили способ своего формирования, сделав его парламентарным. Этим они отрывались от своей основы: от производства.

Четвертое крупное отступление — это не уступка обстоятельствам, и не ошибка, а сознательный отход от основных положений марксизма: о партии рабочего класса и о государстве рабочего класса — в третьей программе КПСС (1961). Причем осталось неизвестным: кто же автор «выдающегося» «открытия», что коммунистическая партия и советское государство перестали быть формами организации рабочего класса и стали «общенародными»? И что такое общенародное государство вообще? Почему его не наградили хотя бы премией? Не рассказали по радио и в газетах? Получилось, что подбросил ктото фальшивую идейку, а «Хрущев и К*» протащили её в программу партии. Но эта идейка — противоположность марксистской идее диктатуры пролетариата, её прямое отрицание. Этого одного достаточно для идеологического обеспечения разрушения государства и общественного строя. Так что непонятно, как политбюро и центральный комитет, профессора и академики могли пропустить такое? Видимо, за семь–восемь лет хрущевского волюнтаризма привыкли некритически воспринимать отсебятину начальства.

Ну а когда Андропов на серьезном форуме заявил, что «мы не знаем общества, в котором живем», то это было…

Сначала это показалось искренним полураскаянием человека, который не может пока решить всех проблем, но очень хочет; сейчас–де он подучит немножко, нас научит, тогда все решим и все наладится. Но по итогам его правления, по выбранным им помощникам и назначенным им преемникам стало понятно: он хорошо знал общество, но представлял в нем уже не сторону народа, трудящихся, а другую, противоположную сторону, сторону обуржуазившейся части бюрократии. А народ и интеллигенцию он программировал в духе Хрущева: дескать, даже я не знаю общества, а уж вы и подавно, так что сидите и помалкивайте. И мы, доценты, профессора и академики, помалкивали, публично не выступали против этой несуразицы.

Но это не значит, что мы тоже не знали и не понимали общества, не видели, что происходит. И если бы Юрий Владимирович обратился к ученым, ему бы объяснили общество и сказали, что можно и нужно сделать по–марксистски. После его смерти только в Ленинграде десятки ученых–марксистов быстро осознали безнадежность руководства и выступили против курса под названием «перестройка». Однако было уже поздно: разрушение прошло точку невозврата. «Сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерек» — как верно заметил Г. Гегель. [35]

Но честь марксизма была сохранена целым рядом выдающихся экономистов, политологов, историков и философов, критиковавших курс Горбачева и Ельцина и их приспешников с марксистско–ленинских позиций во время их контрреволюционной деятельности. Как показала практика — эти ученые были правы. А курс Горбачева—Ельцина — антимарксистский и поэтому разрушительный для партии, для государства, для страны, для трудового народа и, в конце концов, губительный для самих предателей коммунистической партии, марксизма и коммунизма.

в) Будущее марксизма

Так обстоят дела потому, что учение марксизма — это не придумка, не изобретение, не субъективная фантазия, а научная теория и методология, базирующаяся на развитии науки и снимающая в себе высшие научные и философские достижения человечества. Она отражает не только бытие, сущее, но и сущность общественных процессов, устойчивое в них. Поэтому знает, кроме «времени» и «временного», также вековое и вечное. Г. Гегель, как сказано ранее, говорил о философии как выраженном в мыслях времени. И это верно. Но верно и то, что «философия как занимающаяся истинным имеет дело с тем, что вечно наличествует». [36] А можно соединить эти мысли вместе так: философия изучает вечное и вневременное во временном, всеобщее в единичном. Прошла эпоха империализма? — Нет. Прошла эпоха капитализма? — Нет, поскольку империализм — это высшая фаза капитализма. Поэтому, то содержание, которое открыл марксизм для эпохи капитализма, в главном верно и для эпохи империализма, с тем, однако, дополнением, которое привнесено современным видоизменением капитализма, превратившим его в империализм. Впрочем «наше время» показывает и еще одно видоизменение капитализма=империализма: он стал субординированным империализмом, т. е. регулируемым из одного центра с постепенной утратой суверенитета бывших европейских империй. Но таким образом возникает одна сверхимперия, противостоящая всему миру как угроза самостоятельности всех государств, как бревно на пути общественного прогресса. Она сознает это свое положение единственной империи, признает «создание однополярного мира — мира одной сверхдержавы».