Марк, выходи! - [67]

Шрифт
Интервал

«Мадридцы» хихикнули. Ох, ребята, держитесь! Вот только выберусь, башку вам разнесу. Серьезно, возьму кирпич и прямо как двину! Ну да ладно, надо сначала достать дымовуху. В горле уже было горько. Я взял в руки один из черенков от лопаты – их полно было навалено в углу гаража – и попробовал им достать химзаряд из-за шкафа. Далеко, плохо видно, но я продолжал тыкать и шерудить палкой как сачком. Может, зацеплю, смогу подтянуть химзаряд к себе и тогда уж выброшу его наружу.

Я закашлялся. Блин, плохи дела, надо быстрее доставать дымовуху. Глаза начали слезиться.

– Ладно, кидай второй, – сказал голос сверху.

– Пацаны, хорош! – заорал я.

Опять зачиркала зажигалка. Потом я услышал, как кто-то еще побежал по крыше, какие-то удары, крики и мат.

– А, тварь пиратская! – это крикнул первый пацан из «Мадрида».

Кто-то заныл, спрыгнул с крыши и убежал.

– Пацаны! Помогите! – опять заорал я.

В дыре в крыше показалась голова. Я сощурился, но так и не понял, кто это.

– Марк? Ты? – спросил кто-то знакомым голосом.

– Я!

Дышать в гараже стало совсем нечем: сплошной дым. Перед глазами плыло. Я постоянно кашлял.

– Это Леха, – ответила голова в дырке.

«Леха, Леха… Кто это Леха?» – пробежало у меня в голове. – «А, Жирик!».

– Жирик, спасай!

– Хватайся! – сказал Жирик и свесил руку из дырки в крыше.

Я встал, споткнулся о шкаф и опять поднял столб пыли из серебрянки, которая очень красиво светилась в дыму и под дыркой в крыше. Химзаряд наконец-то потух. Сейчас все выветрится.

Я дотянулся до руки Жирика, тот потянул меня вверх, но сил, ясный пень, ему не хватило. Только доски на крыше опять затрещали. Я попробовал второй рукой зацепиться за крышу и подтянуться. У меня получилось, но доска треснула, я отпустил руку Жирика и опять оказался на полу гаража. Черт! Что было потом, я не знаю. Кажется, меня вырвало, и я отключился.

* * *

Очухался я где-то посреди двора. Резко стало мокро и холодно. Я открыл глаза и увидел Санька. Он поливал меня водой из бутылки.

– Вот. Уже хорошо, – сказал он.

Я понял, что лежу на лавке, сел на нее и закашлялся. Во рту были противный вкус и какая-то слизь. Я несколько раз сплюнул под ноги.

– А Жирик где? – спросил я Санька.

– Мы его домой отправили. Он палкой по голове хорошо получил.

– Как? – спросил я и закашлялся.

Диман, который был тут же, похлопал меня по спине, но я попросил его так не делать.

– А так, – ответил Санек. – Ты ж в гараж провалился, да? Ну когда я прыгнул?

Я кивнул и сглотнул. Во рту было все так же противно.

– Я-то думал, ты за мной прыгнул. А ты провалился, ну и эти дауны «мадридские» тебе дымовуху кинули.

– Убью их, если увижу! – сказал я. – Хотя не видел я их. По голосу если только узнаю. Их Жирик шугнул и меня вытащил?

– Ну типа того. Жирик сказал, что он их палкой избил, они и свалили.

– Молоток Жирик, да? – спросил Диман. – Один на двоих и врукопашную почти. Вон Санек бы так зассал.

– Дебил ты, – ответил Санек брату. – Но Жирик – молоток, да!

– А что он там вообще делал? Его же не звали на войну.

– Сам и спросишь. Он говорит, что ему западло было во дворе сидеть, когда пацанов по гаражам стреляют. Ну он взял рогатку и палку и тоже почапал. Хотел помочь. И Костику на глаза не попасться.

– Если бы не Жирик, я бы в этом гараже точно лыжи откинул бы.

– Ну не откинул бы… – сказал Санек. – Дым уже выветрился, когда он тебя достал.

– Так достал? Через крышу вытащил?

– Не, – ответил Диман. – Это их гараж был. Жирика. И бати его. Он домой за ключом сгонял и тебя оттуда через дверь достал.

– Вот как?

– Ага.

Я попробовал встать, но очень сильно мутило. Я сел обратно на лавку и посмотрел по сторонам. Было уже совсем темно, и никого в округе. Похоже, что все пацаны уже разошлись. Только я, Диман и Санек были на улице.

– Жирик, когда тебя тащил до двора, опять этих двоих из «Мадрида» встретил. Ему сзади по башке луком дали. Башку рассекли, так что кровища пошла, – сказал Санек.

– Вас отпинать хотели, – продолжил Диман, – но тут уж мы подошли, и «мадридцы» дернули к себе. Испугались, что кишки им сейчас выпустим. Мы вас двоих подобрали и вот во двор приперли. Жирик кровь с башки смыл и домой пошел. А ты вот только-только в себя пришел. Хорошо анальгина «напыхал»? Зеленые круги видишь?

– Да уж. Мы победили? – спросил я пацанов.

– Хрен там, – ответил Диман.

Санек рассказал, что в этот раз никакого боя на рогатках, на луках и прочих наших штуках пацанских и не было. Стенка на стенку была. Сначала все сидели по углам и пуляли свои шпонки, но толку от этого было мало. Потом наши пацаны побежали врукопашную драться с «Мадридом», а по пути получили стрелы и дымовухи. До «рукопашной» добрались целыми пацанов пятнадцать. Короче, через пару минут стенки на стенку всем нашим повыкручивали руки, и пришлось сдаться.

– Ясен пень, повыкручивали. Их в три раза больше.

Санек открыл рот и показал, что ему выбили зуб. Не передний, а тот, который клык. Не выбили, конечно, но отломали. Это Санек с размаху получил арбалетом от кого-то из своих и выбыл из боя.

– Причем, знаешь, – сказал Санек, – не больно почти. Ну, сначала больно, а потом сразу проходит. Главное – кровь остановить.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.