Мария - [16]

- Ты не думай, - просипел он мне в ухо. - Я вижу, что ты не наш.

Не из наших. Типа умный, да?

Я пожал плечами.

- Наверное.

- Ну, - он кивнул. - Я же вижу.

- Ладно, - сказал я. - Проехали.

Запросто могли прикурить меня ребята. Такой отстой.

Мне не понравилось, что я почти не испугался. Это было как-то по-упадочному безжизненно. Жизнь - копейка. Вот она, тоска-то русская, трахни ее в копыто.

А ножа я с собой никогда не носил. Да и вряд ли сумел бы им воспользоваться.

Я стал сильно пить. Пожимал плечами и говорил: "Мне нужен допинг. Я не могу без этого".

Но я пил все больше, а жажда не проходила, и содрогнувшись при мысли, что я запросто могу спиться, я перестал было пить, но обнаружил, что даже к алкоголю у меня нет ни настоящей привязанности, ни настоящей тяги. И тогда я махнул на все рукой, и мне было уже безразлично, сколько я работаю, сколько сплю, сколько лакаю этой гадости, мне было наплевать абсолютно на все. А потом настала мучительная бессонница, и я глотал таблетки, и выполз какой-то беспричинный, тошный и скользкий страх, и все заскользило, посыпалось, и я оказался в больнице с диагнозом депрессия и провалялся больше месяца, пока не приехала Мария.

Я вошел в маленькую комнату с большим окном. За столом сидела женщина лет сорока. Она кивнула мне на стул напротив нее. Она спросила мое имя. Я ответил. Она записала в журнал. Окно отбрасывало на ее лицо бесцветный отсвет, и от этого само лицо ее казалось неживым, гипсовым.

- Год рождения?

- Тысяча девятьсот шестьдесят девятый. Восьмое апреля.

Она оторвалась от своей писанины.

- Так тебе только девятнадцать...

В этот момент дверь за моей спиной приоткрылась, и потянуло холодом.

Я обернулся и увидел, что за этой комнатой есть другая, и из этой, второй комнаты открытая дверь вела прямо на улицу, во внутренний двор. И в комнате этой я увидел двух женщин в халатах, увидел больничную лежанку, обтянутую кожзаменителем, и на этой лежанке сидел совершенно голый мужик, несколько растерянно мявший в руках казенные кальсоны.

Невидимая рука захлопнула дверь, и я поспешил принять статус кво.

- Совсем упало настроение?

Я кивнул. Ее лицо жалостливо скривилось. Оно уже не казалось гипсовым.

Она просяще улыбнулась и сказала: "Ведь это все мелочи, правда?"

Я кивнул.

"Следующий!"- раздалось из соседней комнаты. Это ко мне.

"Что они с вами делают..."- услышал я за спиной шепот.

"Раздевайтесь!"- услышал я команду из-за стола.

Была середина апреля, но в воздухе едва-едва начинало пахнуть весной, было холодно, и я весь покрылся гусиной кожей, пока меня вели к корпусу "1" Общего отделения.

Ко мне привязался какой-то тип. Он вперился в меня немигающим взглядом и стал излагать свою (совершенно оригинальную) теософскую теорию. Мне хотелось курить. Я не знал, как от него отвязаться, а он никак не хотел заканчивать. На помощь мне пришел длинноволосый белокурый парень в красной вельветовой пижаме. Он легонько развернул философа к себе и сказал задушевно: "Да ну!"

Тот, нисколько не сбиваясь, продолжал излагать свои взгляды и выводы, видимо, не особенно обеспокоенный переменой собеседника.

- Ну так значит, все в порядке?

Парень хлопнул его по плечу: "Все правильно. Можешь идти."

И ободренный мыслитель, действительно, пошел куда-то вдаль, продолжая, тем не менее, бормотать.

- Пойдем, - сказал мне мой спаситель. - Пойдем в сортир, там народу нет.

Мы закурили. Он прислонился спиной к стене и сказал: "Ты первый день тут?"

- Второй.

- Из тринадцатой перевели уже?

- Да, сегодня после обхода.

Тринадцатая - палата для "ненадежных". Там же располагают и всех новоприбывших. Так что первые мои впечатления никак нельзя было назвать радостными. Добро пожаловать в резиденцию, сеньор президент.

- Если будут стрелять сигареты, не давай. А то расстреляют все. Тут такие кадры есть, только этим и занимаются.

- Чем?

- Своих никогда нет, вот и стреляют весь день.

Говори, что нет. И еще. Пей таблетки. Все, что дают. Лучше пей и не спрашивай, а то на иглу посадят.

Он посмотрел на меня.

- Ладно, тэйк ит изи.

Меня подмывало спросить, за что его сюда упекли, но я подумал, что подобные вопросы тут не принято задавать.

- А с этими, - он кивнул в сторону коридора, - не разговаривай и не слушай их. Сразу же отвязывайся. А то таким же станешь. Они к тебе по десять раз за день липнуть будут, как банный лист. Сразу же отвязывайся.

Ну, ты видел. Серые деревья далеко за решеткой. Крашеная белой краской решетка на стекле. Ты учишься?

- На третьем курсе, - сказал я.

Мы познакомились. Оказалось, мы с одного года.

Какой-то тип стал пристраиваться рядом.

- Отец, очко свободно.

Тот пожевал что-то, но отошел.

- Если будут лаять на тебя, сестры или уборщицы там, лучше прикинься дураком и сразу же уходи.

Не отвечай. Ну понятно. И никому ничего о себе не рассказывай.

- Мне тоже.

Я спросил его, как он здесь оказался.

- Доставили. С сервисом, на машине.

- И с чем?

Он усмехнулся. Потеря чувства реальности.

- Экзотика! - улыбнулся я.

Да какой там в жопу!

Я рассказал пару еврейских анекдотов. Мы посмеялись немножко и разошлись.

Что случилось с моей головой? Что они с ней сделали? Я почти ничего не могу запомнить. То, что было давно, помню, иногда до мельчайших подробностей. У меня была исключительная память. Стихи я никогда не читал второй раз. Я запоминал их с первого. Теперь своих не узнаю. Это шутка, конечно. Просто когда я читаю четвертую строчку, я уже успеваю забыть, о чем первая. Я завел блокнот-календарь, я не расстаюсь с записной книжкой. Я всегда запоминал телефоны на слух, теперь не могу запомнить даже фамилии. Если мне нужно что-то сделать, я прикрепляю на стену плакат с большими черными буквами. Я стал рассеянным.