Марианская впадина - [27]

Шрифт
Интервал


Когда Гельмут закончил свой рассказ, я чувствовала себя невероятно подавленной. Я думала о том, что было бы, если бы тебя вытащили из воды раньше. Может быть, ты очнулся бы с нарушениями мозговой деятельности. Может, не знал бы больше, что такое бочкоглаз или медуза. Мысль об этом ранила больнее, чем твоя могила. И осознание этого заставило меня содрогнуться. И, тем не менее, я поняла, что твоя смерть дает мне шанс проститься с тобой. Ты ушел навсегда, окончательно, и унес с собой всякую надежду. Если бы ты впал в кому, я навсегда была бы заключена в пространстве меж миров: с тобой и без тебя одновременно. И все-таки мне стало стыдно за эти мысли. Я вспомнила нацистов и их различение жизни достойной и недостойной, и у меня мурашки по спине пробежали.

– Ваша бабушка была нацисткой? – не знаю, почему я спросила его об этом. Черты его лица стали грубее, уголки рта опустились.

– Ярая сторонница, – ответил он после долгого молчания.

Такого прямого и честного ответа я даже не ожидала. Один мой друг сказал как-то раз: «Удивительно, как нацисты могли прийти к власти и уничтожать миллионы людей, если, судя по опросам, вся Германия была в сопротивлении?»

Машину снова заполнило молчание, и я не решалась расспрашивать его дальше.

Небо над нами становилось все темнее, загремел гром, сверкнула молния, и на долю секунды весь мир озарился неестественно белым светом: оставалось только взглянуть вверх и увидеть там НЛО.

– А инопланетяне на самом деле бывают? – спросил ты как-то раз.

– Думаю, нет – ответила я.

– А откуда ты знаешь?

– А я и не знаю.

– Вселенная ведь бесконечна. Это ведь неправдоподобно, что мы – единственная планета с животными и растениями. Разве нет?

– Это правда. Да.

– Может быть, сидит сейчас где-нибудь мальчик-инопланетянин и спрашивает сестру-инопланетянку свою то же самое.

– Вполне возможно.

– Э-эх, я бы поговорил с этим мальчиком. Он бы мне колосса-а-ально много чего рассказал бы. Думаешь, инопланетяне тоже в школу ходят?

– Абсолютно точно, иначе как же они будут уметь летать на своих суперских НЛО? – смеялась я.

Но ты говорил совершенно серьезно.

– Если меня когда-нибудь похитят инопланетяне, надеюсь, они прихватят и тебя вместе со мной. Или мне придется им объяснять, что земляне берут своих сестер и родителей с собой, – тихо произнес ты, а потом еще добавил: – Надеюсь, рыбы у них там тоже есть, и, наверняка, супербомбезные, каких мы себе тут даже представить не можем. Может, они огнедышащие и летать умеют, и размером с дом!

– Ты бы их тогда все открыл и имена бы всем придумал.

– Но инопланетяне же им всем точно уже имена придумали.

– Да, но на своем инопланетном языке. Нам еще понадобятся имена для них на нашем языке, а то, может быть, мы их и произнести-то не сможем.

– Точно, им нужны тривальные имена, – ты вскочил и уверенно посмотрел на меня.

– Ты имеешь в виду тривиальные имена?

– Точно! Имена, которые будут понимать обыкновенные люди. Я подготовлю список.

– Но ты же не знаешь, как рыбы у инопланетян выглядят!

– Это не важно. А сейчас оставь меня. Мне надо сосредоточиться!


Я себе представила, что ты сейчас, например, у инопланетян. Как ты, может быть, стоишь в белом халате с клипбордом в руке на инопланетной исследовательской станции, окруженный учеными с огромными головами и длинными тонкими руками, перед бассейном, и говоришь: «А вот этого назовем утко-рыб, потому что у него клюв, как у утки!» Инопланетяне вежливо тебе аплодируют и считают тебя великим ученым с Земли. Я не имею представления о том, что такое потусторонняя жизнь, но такая мне была бы по нраву.

Я улыбнулась, и Гельмут это заметил.

– Вы снова в порядке, – сказал он.

– Да. Вы верите в инопланетян?

– А у вас все-таки тараканы в голове, да? – он покосился на меня изучающим взглядом.

– Если что, у меня рыбы в голове, – ответила я и погладила дергающуюся туда-сюда голову курицы, все еще улыбаясь.

Когда мы поднялись уже довольно высоко в горы, Гельмут сбавил скорость и свернул направо к небольшой парковке, где уже стояла голубая машина. По всей видимости, здесь было начало пешеходного маршрута. Гроза закончилась так же быстро, как и началась, сейчас лишь моросил дождь.

Гельмут припарковал наш трейлер и сидел, опустив руки.

– Так, – сказал он.

– Так, – повторила я за ним.

Джуди опять начала скулить.

– Дайте-ка я курицу посмотрю.

– Лутц.

Он проигнорировал мое замечание и вышел из машины. Потом он открыл мою дверцу и взял у меня курицу, которая, сопротивляясь, кудахтала. Он перевернул ее на спину и, наморщив лоб, рассматривал ее ноги.

– Голень сломана, но перелом не открытый. Хорошо: и то, и другое. Найдите мне пару веточек, чтобы наложить ей шину, – распорядился он.

Я побежала туда, где деревья, и стала искать маленькие веточки. Джуди в это время просто буянила.

– А ну-ка, тихо там! – крикнул Гельмут в сторону трейлера. В один момент все стихло.

Поиск нужной палочки складывался непросто: то веточки были слишком толстые, то слишком тонкие, то в смоле перепачканные, то еще что-нибудь. Гельмуту все не нравилось. Прошла целая вечность, пока нашлась подходящая. Я держала Лутц, пока Гельмут ножом подрезал палочку до нужной длины.


Рекомендуем почитать
Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Четвертое сокровище

Великий мастер японской каллиграфии переживает инсульт, после которого лишается не только речи, но и волшебной силы своего искусства. Его ученик, разбирая личные вещи сэнсэя, находит спрятанное сокровище — древнюю Тушечницу Дайдзэн, давным-давно исчезнувшую из Японии, однако наделяющую своих хозяев великой силой. Силой слова. Эти события открывают дверь в тайны, которые лучше оберегать вечно. Роман современного американо-японского писателя Тодда Симоды и художника Линды Симода «Четвертое сокровище» — впервые на русском языке.


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.