Маресьев - [94]

Через неделю я был в пограничной школе. Экзамены сдал успешно, стал офицером и прослужил еще 24 года на границе…»

Автору этих строк тоже довелось встречать на своем пути офицеров из героического маресьевского племени. Причем одна встреча оказалась очень схожей с той, что произошла летом 1943 года, когда впервые встретились Полевой и Маресьев. Но обо всем по порядку.

В середине 1980-х годов, будучи военным корреспондентом, я находился в служебной командировке в городе Орджоникидзе[42]. Вечером в мой гостиничный номер подселили еще одного постояльца. Это был стройный, подтянутый и симпатичный капитан с золотистой нашивкой за тяжелое ранение и орденской планкой на кителе. В красных петлицах поблескивали общевойсковые эмблемы, что свидетельствовало о его принадлежности к матушке-пехоте.

— Александр Бузаров, — широко улыбаясь, представился он и протянул руку.

Служивые люди сходятся быстро. Армия, хотя и большая, но общие знакомые, друзья и товарищи обнаруживаются сразу. Александр прошел Афганистан, служил в мотострелковом батальоне, которым командовал в прошлом выпускник его училища Герой Советского Союза Руслан Аушев. Ему, правда, довелось служить уже с братом Руслана — Багаутдином. В свою очередь я сказал, что знаю Султана Юсуповича — отца братьев Аушевых, встречался с ним в Грозном в редакции газеты «Сердало», где он заведовал отделом. А с Русланом мои пути в Москве тоже однажды пересеклись. Слово за слово, и наш разговор потек быстрым ручьем. Незаметно подошло время спать. Готовясь ложиться в постель, Александр с некоторым смущением предупредил меня:

— Ты только не удивляйся, когда я буду снимать протез… У меня нет ноги…

— Как нет ноги? — с недоумением спросил я.

— А так нет. «За речкой» потерял, — все с той же широкой улыбкой ответил он.

Уже через минуту я слушал рассказ человека, судьба которого была сродни маресьевской…

— Я тогда командовал мотострелковым взводом. Днем был тяжелый бой с душманами, — вспоминал Бузаров. — Да и до этого двое суток практически оставался на ногах — добивали банду «духов», зажатую в одном из ущелий. Ребята устали, уложил их спать, а сам пошел проверить службу боевого охранения. Надо было пройти каких-то несколько десятков метров по горной тропе. Ночь, правда, была, хоть глаза выколи. Где-то впереди звонко, как дробь барабана на параде, ударила пулеметная очередь и эхом покатилась по горам. Я тут же снял автомат с предохранителя.

Дальше, по словам Александра, он снова продолжил путь, шаг за шагом поднимаясь по тропе вверх. Мог ли он знать, что за ближайшим валуном его ждет беда…

Темные верхушки гор, озаренные вспышкой слепящего огня, перевернулись. Александр услышал взрыв, но боли не почувствовал. Только и уловил взглядом это — перевернувшиеся горы и яркий сноп огня. Через несколько минут он открыл потяжелевшие веки и увидел небо, все усыпанное крупными звездами. Они то приближались, то вообще исчезали из виду. Александр лежал, распластавшись на твердой каменистой тропе, и медленно начинал осознавать, что с ним произошло. Он понял, что напоролся на мину. Потом попытался подняться, но острая боль прострелила ноги. Бузарову показалось, что звезды, висевшие над ним, посыпались сверху. На какие-то мгновения он потерял сознание. Очнувшись, пополз по тропе, оставляя за собой кровавую дорожку.

— Потом я снова потерял сознание, — сделал паузу в своем рассказе мой собеседник. — Да, точно потерял. Очнулся от того, что чьи-то сильные руки подхватили меня и понесли. Мелькнуло страшное предположение: душманы! Но тут же услышал мягкий голос нашего медика лейтенанта Петра Конюха: «Крепись, Саня!» Это сразу успокоило. Я даже начал говорить с Конюхом: «Ног, Петя, не чувствую. Какие-то они ватные…»

В лагере ему сделали перевязку, и оставшиеся до утра часы Бузаров провел в странном полузабытьи. Он то открывал глаза и затевал разговор с Конюхом, который неотлучно находился рядом, то проваливался куда-то в неизвестность.

На рассвете на позиции приземлился вызванный по рации вертолет. В натужном гуле винтокрылой машины сознание в очередной раз ускользнуло от Александра. И надолго. Он пришел в себя уже в госпитале. Увидел перед собой людей в белых халатах. Один из них, средних лет хирург, как-то виновато посмотрел на Александра. Затем отвел взгляд и с грустью сказал: «Прости, лейтенант».

Бузаров сначала не понял, почему хирург, старше его по возрасту и наверняка по званию, извиняется перед ним. Когда медики вышли, Александр приподнялся и с видом, с каким обычно что-то ищут, судорожно провел рукой по простыне, укрывавшей ноги. Там, где должна быть правая нога, он нащупал пустоту.

Только теперь Бузаров вполне осмыслил все, что произошло той трагической ночью на горной тропе. Он никогда больше не вернется к своим отважным ребятам, не повоюет с ними. Ему никогда больше не стоять в армейском строю, никогда! Теперь он инвалид, лишенный любимого дела, прикованный к месту, обуза в доме, лишний в жизни. И ничего уже нельзя изменить…

На глазах 23-летнего лейтенанта выступили слезы. Он не мог их сдержать. Тяжелые холодные капли катились по его бледному от тоски и боли лицу, и они ему были единственным облегчением. Так Александр плакал второй раз в жизни. А первый, когда у него, еще мальчишки, умерла мать…