Мао Цзэдун - [6]

Обличительную тираду против Брауна продолжили Ван Цзя-сян и Чжан Вэньтянь. В защиту Бо Гу выступил еще один ученик Москвы — Хэ Кайфэн. Чэнь Юнь, бывший типографский рабочий, деливший с Чжоу Эньлаем тяготы подпольной жизни в Шанхае, нашел выступление Мао не совсем взвешенным. Не играя никакой роли в военном руководстве, Чэнь Юнь являлся членом Постоянного Комитета, и мнение его имело определенный вес. Зато со стороны военных, чьи подчиненные за ошибки «тройки» платили своими жизнями, Мао Цзэдун получил самую широкую поддержку. Суровый и неразговорчивый генерал Пэн Дэхуай, беспокоившийся в жизни лишь о двух вещах — победе коммунизма и благополучии своих солдат, сравнил Брауна с «блудным сыном, пустившим по ветру все достояние отца», явно имея в виду потерю старой базы, на строительство которой самим Пэном вместе с Мао и Чжу Дэ было потрачено столько усилий.

Отто Браун неподвижно сидел у двери, курил сигарету за сигаретой, в то время как его переводчик, дергаясь от волнения, пытался успеть передать все, что говорилось присутствовавшими. Наконец поднявшись, Браун с ходу отверг все брошенные в его адрес обвинения — ведь он являлся всего лишь советником, следовательно, ответственность за происшедшее лежала не на нем, а на товарищах из китайского руководства.

Вряд ли Отто Браун был искренен в своих словах: в 30-х годах, при Сталине, представитель Коминтерна пользовался почти неограниченными полномочиями. Однако определенная логика в его высказываниях все же присутствовала. Даже в военных делах последнее слово оставалось не за Брауном. Право принятия окончательного решения принадлежало Чжоу Эньлаю.

У Мао не было и тени сомнения в том, что именно Чжоу был его настоящим соперником. Это он понял еще тогда, когда тот бесцеремонно оттеснил его в сторону, впервые появившись на базе Красной армии в 1931 году. Очень сомнительно, чтобы на верховную власть мог претендовать мягкий и обходительный Чжан Вэнь-тянь, Бо Гу же — еще в меньшей степени в отличие от Чжоу Эньлая. Однако напасть на последнего в то время означало бы разорвать руководство партии склокой, выйти из которой победителем Мао еще не мог. Вот почему в стиле, ставшем для него характерным, всю тяжесть своего удара Мао Цзэдун сосредоточил на наиболее уязвимом месте занятой Чжоу позиции: на Отто Брауне и Бо Гу. Тем самым он давал главному своему оппоненту шанс сохранить лицо.

Чжоу Эньлай воспользовался этой возможностью. На второй день, вновь взяв слово, он признал, что принятая в военной области линия была «изначально ошибочной», и подверг себя беспощадной самокритике. В подобных маневрах Чжоу не имел себе равных. Из соперника Мао он в одночасье превратился в его союзника. И хотя механизм метаморфозы поняли оба, на какое-то время обе стороны заключили перемирие.

В принятой задним числом резолюции верные соратники Чжоу подверглись уничтожающей критике за свое «исключительно неумелое руководство». Отто Брауна обвинили в том, что он «относится к войне как к игре и подменяет собой Военный совет», для искоренения «всеми доступными ему средствами» взглядов, отличных от его собственных, использует методы наказания, а не убеждения. Бо Гу был признан виновным в совершении «серьезных политических ошибок». Репутация же Чжоу никак не пострадала, ему даже удалось, во всяком случае, на бумаге, получить некоторое повышение: после официального роспуска «тройки» на него возложили громоздкий титул «лица, от имени Центрального Комитета обладающего полномочиями на принятие окончательных решений в сфере военной политики». Его роль в провалах, предшествовавших совещанию в Цзуньи, обошли полным молчанием. Резолюция сурово осудила формирование «неповоротливого, как слон», обоза, так замедлившего продвижение вперед, ни словом не упомянув его фактического организатора. В ней говорилось об «апологетах чисто оборонческой политики, таких как Отто Браун и другие», однако имена этих «других» не были названы ни разу. Где-то между прочим указывалось лишь то, что Чжоу был автором «пояснительной записки», последовавшей за докладом Бо Гу — да и то лишь в тех копиях резолюции, что были распространены среди самого узкого круга высших партийных функционеров.

Постоянный Комитет Политбюро ЦК КПК утвердил кандидатуру Мао в должности главного военного советника Чжоу Эньлая. Казалось бы, не самая щедрая компенсация за два года, проведенные фактически не у дел. Но, как это часто случалось в Китае, дух данного решения означал много больше, чем его буква. Даже Браун был вынужден признать, что «большинство присутствовавших на совещании» согласились с доводами Мао Цзэдуна. В противостоянии духа победа осталась за Мао. Чжоу Эньлай, несмотря на свой сложный титул, ассоциировался с дискредитировавшей себя порочными методами руководства верхушкой власти.

По прошествии всего нескольких месяцев победивший дух обрел наконец и конкретную плоть. В начале февраля находившийся на посту лидера партии Бо Гу был замещен ставленником Мао Чжаном Вэньтянем. Ровно через месяц ЦК создал штаб Верховного главнокомандующего, его возглавил Чжу Дэ. Мао стал политическим комиссаром Красной армии. Решение это значительно принимало роль Чжоу Эньлая как лично ответственного за оперативное руководство войсками. А вскоре после возрождения «тройки», куда вошли Мао Цзэдун, Чжан Вэньтянь и сам Чжоу, власть последнего подверглась еще более значительному ограничению. К началу лета, когда Красная армия вступила в пределы провинции Сычуань, Мао уже пользовался репутацией безусловного лидера.