Мао Цзэдун - [249]

Страна с нетерпением ждала, когда будет произнесено имя нового Премьера. В Китае, как и за рубежом, большинство полагали, что им станет Дэн Сяопин. Радикалы возлагали надежды на Чжан Чуньцяо.

Мао не назвал ни первого, ни второго.

21 января он сообщил Политбюро, что готов поддержать кандидатуру Ху а Гофэна.

Этот шаг был не настолько неожиданным, каким мог показаться даже в то время. В качестве своего возможного преемника Председатель рассматривал Хуа еще весной 1973 года — на случай, если Ван Хунвэнь не оправдает возлагавшихся на него надежд. Чуть позже Хуа Гофэн стал членом Политбюро, а в январе 1975 года Мао сделал его одним из двенадцати заместителей Премьера. Хуа представлял собой дружелюбного, флегматичного склада человека, способного администратора, обладающего редким для партийных иерархов даром поддерживать нормальные взаимоотношения с коллегами. Поручив ему провести совещание по критике Дэн Сяопина, Мао нашел Хуа удобным и почтительным. Он — нейтрален. В отличие от Ван Хунвэня и Дэн Сяопина Хуа был в состоянии поставить себя выше фракционной борьбы.

Тем не менее действовал Председатель весьма осторожно. Он не спешил. Из сделанного 3 февраля официального сообщения страна узнала лишь о том, что Хуа Гофэн назначен исполнять обязанности Премьера. Первым его заместителем все еще оставался Дэн Сяопин. Хотя набирала силу кампания, обличавшая Дэна как «нераскаявшегося каппутиста», имя его еще не было произнесено. Председатель дал понять, что не считает ветерана партии «антагонистом», что остается возможность исправить «ошибки». В сложное уравнение, выражавшее суть процесса передачи власти, входили и Хуа, и Дэн, и радикалы, однако в начале 1976 года Мао еще не знал, как будут взаимодействовать между собой компоненты.

Весной у Дэна появилось странное ощущение, что все это уже когда-то с ним было. Десятью годами ранее, в еще только разгоравшемся пламени «культурной революции», он оказался в сходной ситуации: числясь членом Постоянного Комитета Политбюро, Дэн стал объектом яростных нападок радикалов, а судьба его находилась в руках непроницаемого и насмешливого Мао. Но теперь появилось весьма существенное различие: в 1966 году полный бодрости и сил Председатель с интересом наблюдал за тем, как страна погружалась в пучину неизвестности. В 1976 году он уже стоял на краю могилы.

Мао сохранял полную ясность разума. Обойтись же без физической помощи он уже не мог: правая сторона тела была частично парализована, почти не повиновался язык.

Посетивший Председателя в январе Р. Никсон позже писал, что «нельзя было без боли смотреть на то, как он с большим трудом издавал почти нечленораздельное мычание». Чжан Юйфэн выучилась читать по губам, однако в отдельные дни не помогало и это. Тогда Мао приходилось выводить карандашом в блокноте каракули, которые его помощница потом старательно расшифровывала. Много лет спустя Чжан Юйфэн поделилась трогательными воспоминаниями о последнем встреченном Мао китайском Новом годе:

«Не было ни гостей, ни родственников. Последний праздник весны Председатель встретил с теми, кто помогал ему просто жить. Поскольку у него уже не работали руки, праздничным ужином я кормила его с ложечки. Было трудно заставить Председателя раскрыть рот и проглотить пищу. Опираясь на меня, он перебрался с постели в кресло, откинул голову и долго сидел, не проронив ни звука… Неожиданно откуда-то издалека донеслись разрывы фейерверков. Низким и хриплым голосом Председатель попросил меня запустить из окна несколько шутих… Когда первая из них взорвалась во дворе, на старом и покрытом морщинами лице появилось слабое подобие улыбки».

Отдавая себе отчет в том, что смерть может настигнуть Председателя в ближайшие месяцы, Дэн Сяопин принял решение держаться до последнего. Если осенью 1966 года ему пришлось униженно признавать несуществующие ошибки, то теперь все нападки обвинителей Дэн встречал с презрительным достоинством. На мартовском заседании Политбюро, которое подвергло старого бойца оскорбительной критике, он демонстративно снял слуховой аппарат и отказался отвечать. Своих обидчиков он просто не слышал.

Выход из тупика прокладывали те, кого Председатель всегда называл «героями, движущими локомотив истории вперед», и чьи надежды и устремления он так часто оставлял без внимания, — простые люди, народ. Это был уже не тот народ, что с восторгом и энтузиазмом приветствовал «культурную революцию». Постоянные призывы к «бунту» и «походу против течения» сделали свое дело: они подорвали ту слепую веру в авторитеты, которая на протяжении тысячелетий являлась неотъемлемой частью национальной психологии.

Во времена умоисступляющих пропагандистских кампаний, бесплодных политических движений и абсолютно нечитаемой прессы Чжоу Эньлай для многих в стране был истинным героем, и не потому, что его авторитета не коснулась грязь громких публичных обвинений. Место в сердцах людей Чжоу обеспечили его личные достоинства. Весной 1976 года по стране ходили возмущенные разговоры об оскорбительной сдержанности, с которой газеты сообщали о церемонии похорон, об удивившей всех непродолжительности официального траура. В конце марта, накануне праздника Цинмин — Дня поминовения усопших, — началось стихийное движение в память ушедшего Премьера. В целях предосторожности радикалы отдали приказ закрыть кладбище, где состоялась кремация, а партийные активисты всячески отговаривали население от проведения каких-либо поминальных ритуалов.