Маньяк - [58]

Это сказал Амурхан Яндиев, принявший следственную ношу на свои плечи в марте 1991 года, когда Чикатило дал уже первые признательные показания в самом общем плане. Предстояло «всего ничего»: получить у Чикатило полную объективную картину до мельчайших деталей, которые не получишь больше ни у кого, перепроверить, подтвердить документами, оформить как неопровержимый юридический факт. Яндиев, опытный профессионал, считает, что доброта и покладистость следователя всегда небескорыстны, а главная его корысть — правда. Не обойтись и без хитрости и всевозможных уловок, порой, быть может, даже жестоких, но и преступник в средствах не разбирался. Все же лучше, когда отношения двух людей на пути к правде строятся не столько на том, кто кого переиграет, а на доверии и, главное, сотрудничестве. Такие отношения строил Яндиев на протяжении полутора лет контактов один на один с Чикатило.

Яндиев расположение Чикатило завоевал быстро. Подследственный встречал его радостной улыбкой, протягивал руку, здоровались, начинался обычный житейский разговор о самочувствии и аппетите, постепенно переходя на проблемы, которые больше всего волновали Яндиева.

Чикатило с самого начала следствия уверял, что болен, что с ним очень все не в порядке. Яндиев не возражал, ему важен был психологический контакт, чтобы выяснить, сколько же на самом деле убил, классифицируя сами убийства, жертвы, способы заманивания в ловушку, принцип выбора и вообще весь путь и сегодняшнему состоянию от той, очень давней детской картины, запечатлевшейся в сознании Чикатило со времен войны. Тогда у села Яблочное прошел бой. Мальчик, встречавший накануне живых, молодых, красивых солдат, увидел результаты схватки. Множество развороченных тел без голов, рук, ног и кровь, кровь, кровь, которая падала каплями, стекала с телеги, когда похоронная команда наваливала горой то, что было людьми.

И однажды пришло вознаграждение. Подследственный заговорил доверительно.

— Конечно, я боялся. Мне даже иногда казалось: все знают, о чем думаю, — начал рассказывать Чикатило. — Когда в восемьдесят четвертом меня задержали, это же долго тянулось. Как-то привезли в Новочеркасскую тюрьму, одно время меня там держали. И вот представляете: выводят из камеры. А прямо передо мной по коридору стоит бачок. Ну, его еще парашей называют. А на ней цифра 23. Я похолодел. Думаю: уже и здесь знают, что 23 человека убил…

После этого признания похолодел Яндиев: если бы тогда Чикатило был обезврежен, если бы сделали то, на чем так настаивал Заносовский, — немедленно, по горячим следам допросить, провести всестороннюю, комплексную экспертизу. Сделай тогда они все то, что положено делать, выявилось бы и «парадоксальное выделительство», и речь на суде шла бы о в два раза меньшем количестве жертв.

— А сколько их было на самом деле, Романыч? Вел же учет! Или наскучило? — Такой вопрос вертелся на языке, но задать его Яндиев не мог: надолго потеряешь контакт. Все же — сколько? Дошли до цифры 55. Но тех, кто пропал без вести или погиб, куда больше. Однажды Яндиев сорвался:

— Я тебе сколько добра делаю. А ты мне брешешь!.. Твое же убийство: грудь отрезана, половые органы отрезаны, человек исколот, избит. Вот он труп. Все тут твое.

Ответный звериный взгляд видел только Яндиев. Суровый, злой, какого раньше не приходилось наблюдать. Даже страшно стало. Яндиев понял, что совершил недопустимый промах и если сейчас же не придумает, как все исправить, успеха ему не добиться. Нужен срочно задний ход…

Он сделал длинную паузу. Неспешно, тихо заговорил:

— Ты, Романыч, обижайся не обижайся, но представь: твои трупы уникальные. Откуда же эти появились: один к одному? Ты говоришь, «не мои». Кривишь душой, зачем-то скрываешь? Тогда представь себе: по данному убийству ведется следствие. По стечению обстоятельств или по недобросовестности следователя кого-то арестовывают, может, даже расстреливают. Ты же не способен допустить такую несправедливость. Но Боже тебя упаси взять на себя чужое! Допустим, ты сказал: «Мой». И тогда никого не ищут, преступник ходит на свободе, убивает. Представь, что он доберется и до твоих внуков. Ты этого хочешь? Мы — не хотим. Видишь: в любом случае лучший вариант — правда…

Яндиев, зная, что Чикатило способен «отключаться» надолго, говорил и говорил, ожидая «включения». И когда заметил, что его внимательно слушают, снова довел до сознания собеседника свои аргументы. Продолжал миролюбиво излагать свои позиции, пока не заметил, что у визави появилось желание говорить. И тот сказал:

— Хедрисович… как хотите… Мне разницы нет, пятьдесят пять или пятьдесят шесть. Одним больше, одним меньше, что это изменит для меня? Поэтому я вам говорю: я слово даю, что те двое — не мои…

У Яндиева гора с плеч.

— Романыч… Тогда вопросов нет…

Инцидент был исчерпан, работа продолжалась. Необъятная, изматывающая. Был ли уверен Амурхан в правдивости показаний? Раз на раз не приходился. Знал одно: важно добиться честности постоянной, надежной, закрепить желание говорить правду. Тогда лишь можно продвигаться вперед быстрее.

Он анализировал: Чикатило, считая себя психически неполноценным, держит этот вариант как тайную лестницу, с помощью которой сможет выбраться из уготованной ему самим же могилы. Но все зависит от психиатрической экспертизы, которая маячила в тумане, как нечто неизвестное, загадочное, надеялся на нее и боялся ее. Исподволь, незаметно, Яндиев использовал и этот вариант.