Маньяк - [57]

Вопросы к Евсееву участников судебного заседания:

— Так он уверенно находил места преступлений?

— Настолько уверенно шел прямо к месту, что иногда мы опасались: а не ошибается ли. Был пример: в Ташкентской области на кукурузном поле он убил девочку. Во время выводки там росла люцерна. Перед приездом на поле бы произведен полив. Подошли. Остановились. Пришлось разуться, подвернуть брюки. На первых же шагах работник милиции упал. А Чикатило шел будто посуху, уверенно привел, указал: «Вот здесь»… В другом месте не могли найти обувь потерпевшего. Обычно он все разрезал, кромсал, разбрасывал. А тут сначала уверенно указал место убийства потом пошел в другом направлении. Метров семьдесят отошли, остановился:

— Вон там смотрите.

Посмотрели. Действительно, аккуратно стояли сандалики…

— Вы с ним общались. Какой вывод могли бы сделать, в бытовом обыденном понимании он нормальный человек?

— Лично мое мнение — мы все без исключения ненормальные. Кто установил вообще норму? Уверен: у него — сексуальная болезнь. И в другом тоже уверен: у нас очень и очень много больных на сексуальной почве. Но не все же совершают преступления…

— Судя по тому, что вы рассказали, Чикатило как бы на двух языках изъясняется?

— Да, на отвлеченные темы говорит на чистейшем языке культурного человека. Он постоянно читал газеты. Просил не отбирать у него очки. В Москве обычно останавливались в Бутырской тюрьме. Он мечтал: «Мне бы попасть в "Матросскую тишину" и встретиться там с Лукьяновым. У меня накопилось к нему много вопросов, хотел бы их задать в неформальной обстановке…»

Но стоило заговорить о его преступлениях, вдруг сразу перед нами представал тот, кого мы каждый день видим и слушаем в суде: односложные предложения, нечленораздельное мычание, нелогичные обрывки фраз: «Все правильно», «Как записано, так и было», «Я говорил — на дачу, мол» и т. д.

— А проявлялось ли его отношение к содеянному? Например, раскаяние?

— Такого чувства не приходилось замечать ни разу. Он на выводке вел себя так, будто вместе с коллективом проводит обычную работу. Обычный рабочий момент, вот и все.

— В суде речь шла об особой чувствительности обвиняемого. Как здесь говорили: подробностей обсуждения деталей не выдержит. Чуть не падал в обморок даже от матерного слова своего начальника на работе.

— Мы тоже не святые, но при общении с нами он не падал. На месте преступления был деловит. С «куклой» работал без комплексов, показывая, что и как делал, как удары наносил. Его не тошнило, он даже не был удручен или смущен. Не высказывал жалости к жертвам, мне кажется, он ее не испытывал. Когда возвращались, продолжал разговаривать на отвлеченные темы: «Смотрите, какая красивая дача! Вот бы в такой пожить… Действительно, здесь хозяева настоящие… Смотрите, как ухожен огород…»

Такое иногда удивляло: отстраненность, будто это не его жертвы…

— Вы работали с оперативной информацией во время операции. Все ли для вас прояснилось?

— Раньше действительно было многое неясно. Потом поняли, для чего совершались преступления. Каково мое личное мнение? Человек больной на сексуальной почве, хотя вполне вменяем. Сознавал, что совершает, ведя свою жертву, что будет потом. Но настолько сильно это влечение, что остановиться не мог. Это сильнее его: пересохло во рту, затрясло, как он сам говорит… Как-то он говорил, что чувствует себя партизаном, берущим «языка». Но кем бы себя ни чувствовал, задание при этом у него одно — убить. Задание — оправдывающее его перед внутренним сопротивлением. Задание — сильнее, он — подчиненный…

— При выводках возвращались тем же путем?

— В том все и неудобство: машины оставляли в одном месте, выходили в другом. Чикатило объяснял просто: он входил с жертвой в лес в одном состоянии, подавленный, забитый, чувствуя какое-то угнетение. А возвращался совершенно другим: одухотворенный, победитель, торжествующий, и даже властный. Он объяснял: я, дескать, выходил другим человеком. И не мог возвращаться путем, каким шел прежний Чикатило. Разные у них дороги…

Не знаю, работа сыщика сделала человека таким открытым, контактным, как Анатолий Евсеев? Или уже черты характера предопределили выбор профессии? Но открытость его отнюдь не беспредельна, там, где своего мнения не составил, говорил: «Об этом я не буду» или «Не могу сказать». В обычном хорошо сидящем сером костюме он себя чувствует свободно, выдает его разве только выправка. Балагур. Живое лицо. И еще более живые быстрые глаза.

Анатолий Евсеев исколесил с Чикатило половину России. Но есть еще один человек, который провел наедине с Чикатило в следственном изоляторе полтора года — почти весь период следствия. Это работник прокуратуры Амурхан Яндиев.

Представляю зарисовки с его слов.

Наедине с Чикатило

Работа их не была только бесконечной беседой. Это была карусель из бесед, поездок, следственных экспериментов, поисков трупов или того, что от них осталось. Самолеты, поезда, рощи, леса, тайга, автобусы и электрички, и между ними — тюрьмы, камеры, изоляторы…

— У Чикатило были все основания доверять мне. Он во всем на меня полагался, зная, что я не подведу. Взаимное доверие между следователем и подследственным ведет к главному: успеху дела, в котором, если быть объективным, заинтересованы оба.