Маньяк - [29]

Шрифт
Интервал

У города Аксая Дон свернул далеко в сторону, началась речка Аксай, и зимой теплая от подогрева Новочеркасской ГРЭС. Она сначала прямо шла рядом с дорогой, еще стояли на ней суда, а после затона крутнула и убежала вправо, в пойму, вернувшись снова к дороге после остановки Пчеловодная. Но ни эта платформа, ни Александровка, ни Большой Мишкин его не интересовали. Ждал новочеркасские пляжи, и они показались. Камыши.. Так… Там — трое отдыхают… Камыши… Мальчик? Мальчик… Чикатило подобрался, он уже встал в охотничью стойку, продвигаясь, как и все, к выходу… Так… Мальчик, значит… Внутренне он уже бежал, летел, карабкался, срывая ногти. Мысленно был уже там, уже рисовал картины, от которых захватывало дух… Но кто знал о ликовании человека, который спокойно, безошибочно направлялся после трудов праведных в то место на пляже, где, судя по уверенной походке, привык отдыхать? Кто знал, как подрагивают его мышцы, тело наливается молодой, неуемной какой-то силой? Кто знал, что, увидев мальчика на прежнем месте и спокойно раздеваясь, потом входя в воду, ныряя, возвращаясь на берег, он был уже не охотник в обычном понимании. В его мозгу уже возникали новые картины. Он — партизан. И его задача — взять «языка». Теперь он уже мгновенно оценил обстановку, высчитал, когда, куда пойдет мальчик, где он выжмет одежду, где переоденется, и уже точно знал, что занимать исходную позицию должен ближе к камышам, что там придется брать…

Из Ростова приближалась следующая электричка. Среди ее пассажиров у одного из окон сидела сослуживица Чикатило, Нина Федотенко. Толкнув сидящего рядом сына, указала на пляж:

— Смотри, Андрей Романович… А что ж у него, тоже отгул?..

А Чикатило пристально, хоть и незаметно, следил только за мальчиком, его интересовало, не спешит ли тот на уходящую электричку. И когда одиннадцатилетний Ваня с одеждой в руках приблизился, Чикатило наклонился, будто поправляя пиджак, ловко скользнул в карман за ножом и, направляясь к зарослям камыша, словно только заметив Ваню, сказал:

— А, ты тоже… Правильно… Пойдем, выжмемся… Дело мужицкое…

Ваня пошел вперед, продираясь сквозь камыши, потом Чикатило пошел первым, зная: раз они уже вместе, мальчик не остановится, пока будет идти он. Нож был маленьким, с лезвием сантиметров шесть. Он не выглядывал из кулака…


Тот же день капитану внутренней службы Олегу Ф-ну, кажется, не обещал каких-то необычных забот. В исправительно-трудовом учреждении, где он служил, случались происшествия и всякие неприятности, но были они обычными, работа есть работа, хоть ты детали точишь, хоть дело имеешь с людьми, у которых судьба порой темнее ночи и от которых всего ждать можно. Но такая работа. Утром он обещал сыну:

— Значит, так, Вань, ты после обеда — к бабушке, я после работы туда заскакиваю, соберем мопед…

У Ваньки глаза загорелись, он уже с утра то и дело собирался бежать к бабушке, не терпелось, матери пришлось его не раз попридержать, остудить.

В первом часу позвала:

— На, выпей таблетку, дохаешь, как дед.

— А сама, — засмеялся и взял стакан.

Нонна была, и правда, на больничном, к двум часам собиралась идти в поликлинику. Досадовала: теперь вот Ванька кашляет. Надо же: были на пляже, фотографировались, он отказался даже в воду заходить, боялся, что усилится простуда. Значит, крепко достало, обычно он никогда и плавки не выжимал, мол, пока дойдем, успеют высохнуть.

Провожая его к бабушке, наказывала:

— Да не валяйся опять на мокром песке… Поможет тебе эта таблетка потом…

— Ладно, мам, куда мне купаться. Я лучше сразу мопедом займусь. Пока папка придет, я сам успею много сделать…

Бабушка жила от них далеко, но дорога была привычной. Он вошел во двор, когда соседка окликнула:

— Вань, а бабушка утром в Красный Сулин уехала… Не сказала, что ль?..

— Не-е-т, — протянул Ваня… — Наверно, скоро вернется. Подожду…

Он вышел на улицу, постоял у калитки. Затарахтел мотоцикл. Узнал знакомых своих родителей, Бобылевых.

— Привет молодому поколению…

— Здравствуйте…

Не останавливаясь, потарахтели дальше…


…Олег досадовал: день какой-то бестолковый. Опять придется задержаться. Начал нервничать: обещал сыну… И поэтому, влетев к матери, с ходу спросил:

— А Иван где, мам?

— Да возился с мопедом, а потом переоделся и ушел…

— Как ушел? Как он может уйти, куда? Какой пляж, мама, на речку он только с нами ходит, ты же знаешь…

Он побежал на пляж. Там уже никого не было. Обошел, покричал. Ничего… Побежал домой.

Увидев, что он один, Нонна встревожилась:

— За Ваней не заходил?

— А дома его нет? — вопросом на вопрос ответил Олег, чувствуя, как охватывает тревога. «Лесополоса»… Сразу почему-то возникло в сознании это слово. Он, имеющий троих детей в таком возрасте, которым «Лесополоса» грозит, разве мог забыть о беде, нависшей и над его детьми, и о тревоге, которая не оставляла всю округу постоянно. Всего шестнадцать дней назад, он знал об этом, с вокзала, из-под крыла матери, увели такого же мальчика, чуть старше, а потом его нашли в Ботаническом саду растерзанного…

Предчувствие беды, страх, что это она пришла, та самая беда, снова погнали его к матери. Недалеко жил знакомый кинолог, он и ему передал свою тревогу. Собака обошла весь пляж, наконец, повизгивая, села, уставилась на хозяина, виновато опустив голову. Они оставили эту затею, побежали в милицию. Дежурный спокойно их принял, выслушал, потом, перекладывая бумаги, сказал:


Рекомендуем почитать
Аввакум Петрович (Биографическая заметка)

Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.


Путник по вселенным

 Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.


Бакунин

Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.