Маньяк - [28]

Но почему же Чикатило, уже признавшись в убийстве, которое ему не предъявлялось, не говорил сразу всей правды, запутывал следствие. Он подтвердил это и объяснил своим беспокойством за безопасность семьи. 5 августа 1991 года, через девять Месяцев после первого показания по этому делу, он признается: «На первых допросах я не мог правдиво сказать о месте совершения убийства 3-вой, так как в это время члены моей семьи проживали в этом же городе Шахты. И если бы я сказал, что убил ее в моей мазанке, то жители города могли бы уничтожить мою семью. Позже мне стало известно, что члены моей семьи поменяли фамилию и выехали из города Шахты, и вот после этого я уже дал более правдивые показания о месте убийства этой девочки, и сделал это даже с выходом на место в этот дом».

Еще одно проявление неоднозначности человеческой натуры.

Почему его прятали в казематах КГБ?

«У меня просьба к суду есть. Не надо его приговаривать к смерти. Не надо. Пусть будет 15 лет. Пусть меньше. Но тогда из казематов КГБ, где его так долго прячут, он попадет к нам… Мы повторим все, что ты делал с нашими детьми. Чикатило, мы все повторим. И ты все, по капельке, почувствуешь… Как это больно».

В этот день, 14 августа 1990 года, у Чикатило на душе было неспокойно. Вчера приходили из домоуправления, начали нудить: ты, дескать, опять захламил соседский двор, нет с тобой сладу, чуть что — Горбачеву пишешь… Житья от тебя в Шахтах, говорят, не было и в Новочеркасске надоел всем своими жалобами. Комиссия за комиссией… А сам-то, сам…

И все в таком духе. Развезли… Он чувствовал себя подавленным, униженным, втоптанным в грязь. «Почему они все постоянно позволяют себе смешивать меня с дерьмом?» — думал он.

Наконец взял конверт, заклеил, положил на табуретку, придавил книжкой, сел, подождал, чтоб лучше клей схватился. Он снова писал в Москву, жаловался на работников домоуправления: небось за взятки стараются. Если не выведу на чистую воду, так пускай хоть покрутятся… Распоясались… Душевное беспокойство нарастало. Надо бы снять это ужасное, давящее, гнетущее состояние. Мысли о письме немного отвлекали, надо было продумать, как его отправить. Новочеркасской почте он не доверял: перехватят, потом еще ухмыляться за спиной будут. Что, дескать, съел? Нет, из Ростова надежнее. — «Отправлю с Главпочтамта заказным», — подумал, вставая. Из Новочеркасска в Ростов он отправился привычной электричкой. Успел походить по Ростову, надумал было съездить в автомагазин, посмотреть запчасти для своего «Москвича». Однако похоже было, что пока доедет, магазин успеет закрыться на перерыв. И Чикатило решил возвращаться домой. Что ему было всегда известно, так это расписание электричек, которые для него — дом родной. На вокзал он прибыл вовремя, поезд тоже тронулся по расписанию…

Сидеть он не мог, пошел по вагонам. Беспокойство росло, природу этой тоски он знал, понимал, что именно его тянет из конца в конец электрички и обратно. Целеустремленно пробежав, затем вернувшись, ничего для себя интересного не нашел. Являясь здесь не гостем — хозяином, Чикатило умел отличить хуторян от дачников, дачников от потрошителей дач, садов, огородов, погребов, этих — от праздношатающихся. Мальчики и девочки, которым некуда себя деть, были ему понятнее, ближе, он безошибочно мог увидеть в глазах ребенка тень, по которой и угадывал заброшенность или просто временную неудачу, которую можно легко снять, посочувствовав. Ребенок умеет ответить на добро, он готов пойти куда угодно за человеком, понявшим и принявшим на себя беду, которая для любого взрослого кажется ничтожной, а то и смешной. Такое не каждый взрослый способен понять, разве, может быть, очень сильный или очень слабый, сам испытавший и узнавший, что такое унижение или груз недетских забот…

Электричка привычно катила вдоль берега Дона. Вот уже и под аксайский автомобильный мост через речку нырнули. Сразу за ним внизу начинался песчаный берег с редкими рыболовами, который прерывается сначала горами песка и щебня, выгружаемого с барж, а потом, напротив стекольного завода, лодочной станцией. Оттуда до самой остановочной площадки «Аксай» растянулся непрерывный песчаный пляж, который он не любил: застывшие дома на высокой круче правого берега Дона неусыпно следили квадратами окон за берегом, широкой полосой воды и даже за паучками машин, бегущих по светлой ленте на той, дальней стороне береговой полосы.

Но пляжи эти он рассматривал, не отрываясь. Волнение его усиливалось, когда видел обнаженные тела пляжников, забывших, что за ними могут наблюдать, сценки, которые приводили в трепет и в то же время в ярость. Даже и увидев нечто для себя интересное на этом пляже, он не мог здесь сделать остановку и попытаться войти с кем-либо в контакт уже из-за одних только окон, из которых виден каждый кустик на пляже не просто, а сверху. Для него был надеждой теперь, пожалуй, только новочеркасский пляж. Из электрички он, правда, виден как на ладони, но дикие, широкие заросли камыша в два человеческих роста были сплошными темными безбрежными пятнами. Он очень надеялся, что новочеркасский пляж «вознаградит» за все неприятности последних дней.