Мандариновые острова - [9]
Да, а потом по двору, вдоль забора, мимо нового корпуса и ещё немножко мимо старого — он там выглядывает одной стороной — и через ворота. Прямо на улицу! И снова, опять, значит, вдоль забора, но уже там, не в больнице совсем, и можно даже абсолютно про этот забор не думать, не смотреть даже на него! Просто идёт себе человек по улице и идёт. Мало ли дел у людей! А что мимо больницы и мимо больничного забора идёт — так это так получилось просто. И совсем он к этой больнице отношения не имеет. Никакого! Просто так идёт, здоровыми ногами.
И дошагать вот так до автобусной остановки. Встать — что там лавочки, ерунда! — встать у столба прямо и ждать своего автобуса. Он там один до метро идёт. И всего пять остановок, а уж на метро я потом двину… Ну, не знаю даже…
О, точно, поехал бы сначала в Палеонтологический музей, а потом всем подарки покупать! Новый год же скоро! Или сначала подарки, а потом в музей? Не, всё-таки музей первее — подарки мешаться будут. А может, вообще с ними не пустят, с сумками: вдруг я захочу скелет индрикотерия в сумку спрятать! Хи, вот было бы классно! Так что всё-таки музей. Хотя жалко, конечно, потому что в Палеонтологическом я могу сто часов гулять. Ну, головой могу, только ноги вот… Не, я ж забыл, что ноги здоровые!
Можно же сегодня просто спокойненько за подарками, а завтра — в музей! На целый день! Сначала там всё обежать быстренько, чтобы вспомнить, где чего лежит, — я там уже сто тыщ лет не был, в мае вообще последний раз! — а потом медленно, не торопясь, весь день впереди и ноги нормальные, по самым любимым местам…
Даже в третий зал заглянуть, ну — там, где про палеонтологическую историю Москвы и Подмосковья. Хотя какая может быть палеонтологическая история в Подмосковье! Сравните только: шерстистый мамонт там, допустим, или мегасерос какой — и Подмосковье! Мамонты уж наверняка тут не жили, где им тут жить-то? Это вот — ну, на Урале, например, или у бабушки Серого в Карелии. Там горы, и леса, и всё такое. А в Подмосковье — одни дачи. У нас там тоже дача. Хотя вот как раз рядом с нашей дачей болото есть такое… нехилое, в общем, болото. Там даже плезиозавр бы поместился, средних размеров, как я думаю. Но одно болото на всё Подмосковье — смехота, а не палеонтология. Да, но если ноги здоровые — почему бы не заглянуть? Я бы заглянул и…
Бум! Так, это я докрутился. Я же всё на кресле своём крутился, задумался просто, вот и… Не, я весь не навернулся, просто моя нога, костяная-гипсовая, задела тубус, который прислонён был у тумбочки, мне его сестрица Александра оставила для миллиметровки — вот и он и шандарахнулся. Хорошо ещё, что тубус! А то если бы я сам в тумбочку врезался — вот было бы кораблекрушение в Бомбее!
Я даже рассердился. Не на себя, конечно. На этого Валю Дубца. А чего он! Это же из-за него я чуть не навернулся! Сам стол занял, а я должен тут куковать! Не выйдет!
Так что я быстренько поехал к столу и привстал в кресле, чтобы увидеть, чего он там делает. Дубец постарался сразу локтем загородить, только ничего не вышло. Я увидел!
— А ну, покажь! — сказал я.
С ним иначе нельзя, только приказы понимает. Нервный он какой-то.
— А чего, чего?! — завёлся вдруг он, я даже не ожидал.
— Ну покажи, говорю, — это я от неожиданности с ним так заговорил.
Ну, так заговорил, как будто он Пашка. Или Толик. Или даже Серый. Хотя нет, не Серый. Но Пашка или Толик — точно.
А Дубец, то есть Валька, вдруг на меня посмотрел и локоть убрал. Которым загораживался. Так что я мог всё увидеть. В подробностях.
Он там, оказывается, рисовал! То есть не совсем рисовал, а перерисовывал. У него такая бумага была, большая, с альбомный лист, только тонкая, так что всё просвечивало. Папиросная. И он положил её на картинку и эту картинку перерисовывал. Ручкой. Даже тремя ручками — обычной, ну, синей, а ещё зелёной и чёрной. Классно получалось.
И картинка! Картинка была классная! Дубец свой лист как-то утянул, а мне картинку дал посмотреть, с которой перекопировал. Ничего себе картиночка! Я сначала только ничего не понял, потому что там не просто один какой-нибудь рыцарь был или чего-нибудь такое. А там просто много-много линий было, и они все друг с другом так смешались, что сразу ничего не разберёшь. А потом я глаз разглядел! И уши! И хобот с клыками! С бивнями то есть. Ну, и всё остальное.
Там, на картинке, битва была нарисована! Со слонами! С мечами ещё, и с копьями, и на слонах ещё такие башенки были нарисованы, и луки ещё были, конечно, и стрел целые тучи, просто в воздухе нарисованы, и… И… И тут я пригляделся ещё лучше и понял. Ну, понял, почему Дубец локтем загораживался. Там знаете кто воевал? Женщины! Только они были… ну… вообще без ничего! Голые, короче! Только с мечами и копьями! И луками! Кла-а-асс! Вот это да! Ничего ж себе!
— Кла-а-асс! — сказал я.
Дубец только кивнул.
Мне сразу же захотелось показать картинку народу. Ну, Толику с Пашкой, значит. Пусть заценят! Я уже картинку зацапал и даже почти развернул своё кресло, но тут вспомнил, что картинка-то всё-таки, ну, как бы не совсем моя. Валькина она.
— Ты это, — сказал я и нос почесал картинкой. — Тебе там долго ещё перерисовывать?
«Изумрудная рыбка» покоряет удивительным «русским детским» языком, искренностью и «настоящностью». Николай Назаркин сам был когда-то маленьким пациентом и показывает жизнь больницы изнутри. Но не думайте, что в книжке будет одно нытье и скука — умению дружить и радоваться жизни у героев «палатных» рассказов можно только поучиться!Сборник рассказов «Изумрудная рыбка» — дебют Николая Назаркина в литературе — был сразу замечен критиками и получил Малую премию (за повесть или рассказ) Национальной детской литературной премии «Заветная мечта».
Истории о войне на суше и на море. В XVII веке, «золотом веке» Нидерландов страна воевала с Испанией и Англией…Для читателей 10–16 лет.
Как маленький Шурка очень хотел попасть в кино.Художник Ушакова Наталья Абрамовна.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
Чарли — самый модный из паровозов, но впечатление от него остается странное. Красная Шапочка, например, непременно бы прокомментировала слишком острые зубы паровозика (зачем они ему вообще?). Чарли пашет как лошадь, Чарли возит тяжелые составы и дружит с машинистом Бобом. Но судьба его печальна (а чего мы ждали от Кинга?).
В томе представлены избранные произведения известных русских писателей — В. Г. Короленко, А. И. Куприна, И. А. Бунина. А. Н. Толстого.
Аннотация издательства:В двух новых повестях, адресованных юношеству, автор продолжает исследовать процесс становления нравственно-активного характера советского молодого человека. Герои повести «Картошка» — школьники-старшеклассники, приехавшие в подшефный колхоз на уборку урожая, — выдерживают испытания, гораздо более важные, чем экзамен за пятую трудовую четверть.В повести «Мама, я больше не буду» затрагиваются сложные вопросы воспитания подростков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В непримечательном маленьком городишке, где-то под Костромой жизнь давно расстроилась и теперь больше походит на горячечный сон. Жители ищут мифический метеорит, выращивают анаконд в бане, играют в американский футбол и сжигают собак на погребальных кострах.Вокруг города зияют в земле необъяснимые и зловещие провалы, будто по инерции из старых шахт продолжают взлетать ракеты. А главный герой Никита Слащёв выбирает между жизнью и смертью.
Не нарушай равновесия ни словом, ни жестом. Не показывай чувств, живи шёпотом. Затаись. Замри. Исчезни. Представь, что ты в схлопывающейся клетке из страшного фокуса. Набери побольше воздуха и дождись вечера, а лучше выходных, когда можно поехать с папой на Воробьёвы горы кататься на великах, а потом открыть новую банку варенья. И ничего не бояться.Проси только одного: чтобы ручеёк, рядом с которым ты забывала о боли и собственной слабости, не пересох и не покинул своего русла. Чтобы тебя не осудили на ожидание и не приговорили верить и любить изо всех сил.