Малина - [32]

, болгарин пьет маленькую чашку черного кофе, а я молча мешаю ложечкой свой кофе с молоком и быстро читаю, что написано про Morbus Buerger, писали, конечно, не специалисты, но тем не менее этот Morbus, должно быть, заболевание крайне редкое и необычное, я с нетерпением поднимаю глаза, я не знаю, почему болгары интересуются этим Morbus'ом. Болгарин слегка отодвигается от стола вместе со стулом и указывает на свои ноги — это же у него Morbus Buerger. Кровь ударяет мне в голову от волнения, пронзает дикая боль, мне это не снится, на сей раз удар метко нанес болгарин: что я буду делать в кафе «Ландтман» с этим человеком и каким-то жутким Morbus'ом, что сделал бы сейчас Малина, что бы он предпринял? Однако болгарин сохраняет полное спокойствие и говорит: просто необходимо, чтобы ему немедленно ампутировали обе ноги, но в Вене у него вышли все деньги, а ему надо ехать в Итцехо, где работают специалисты по этому Morbus'y. Я курю, молчу и жду, у меня при себе двадцать шиллингов, банк закрылся, Morbus налицо. За соседним столиком вопит, хрипя от бешенства, профессор Малер: «Счет подайте!» Обер-кельнер Франц радостно откликается: «Сию минуту!» — и убегает, а я бегу за ним. Мне надо немедленно позвонить. Франц говорит:

— Что-нибудь случилось, сударыня? Вы мне что-то не нравитесь, Пеппи, стакан воды для сударыни, только presto![34]

Возле гардероба я роюсь в сумочке, только записной книжки там нет, я ищу в телефонной книге номер моего бюро путешествий, младший кельнер Пеппи приносит мне стакан воды, я роюсь в сумочке и достаю таблетку, которую от волнения не могу разломать, сую в рот целиком и запиваю водой, но таблетка застревает у меня в горле, и мальчишка Пеппи кричит:

— Иисус-Мария-Иосиф, сударыня так кашляют, может, позвать господина Франца!..

Но я уже нашла номер, я звоню, жду и пью воду, меня соединяют, пошли звать, господин Сухи еще в конторе. Господин Сухи педантично, в нос повторяет:

— От вашего имени придет иностранный господин, билет в первый класс до Итцехо, это просто, и еще тысяча шиллингов наличными, ничего, это не к спеху, мы все сделаем, мне доставит удовольствие, не беспокойтесь, сударыня, целую ручку!

Я еще какое-то время стою у гардероба, курю, Франц, на бегу, с развевающимися фалдами фрака, ласково смотрит на меня, я ласково машу ему рукой, мне надо еще покурить и подождать. Через две-три минуты я возвращаюсь к столику с Morbus'ом. Я прошу болгарина сейчас же пойти в мое бюро путешествий, поезд отправляется в три часа, некий господин Сухи все устроит. Я зову: «Счет, пожалуйста!» Профессор Малер, которому я смущенно киваю в благодарность за то, что он меня узнает, кричит еще громче: «Счет, пожалуйста!» Франц пробегает мимо нас, откликаясь: «Сию минуту!» Я кладу на стол двадцать шиллингов и даю понять болгарину, что счет тем самым оплачен. Не знаю, что ему пожелать, но говорю:

— Счастливого пути!

Иван говорит:

— Вот ты опять дала себя облапошить.

— Но Иван!..

Малина говорит:

— Вот еще подарочек, тысяча шиллингов на дорожные расходы!

— Но ты же совсем не такой мелочный, — возражаю я, — я должна тебе объяснить подробней, это ужасный Morbus.

Малина снисходительно отвечает:

— Не сомневаюсь, господин Сухи мне уже звонил, твой болгарин действительно заходил к нему.

— Вот видишь! — говорю я. — Если у него нет Morbus'a и ему не отнимут обе ноги, то и слава Богу, но если у него все-таки есть этот Morbus, то ничего не поделаешь, мы должны заплатить.

— Не беспокойся, я уж как-нибудь это улажу, — отвечает Малина.

Ни минуты лишней не могла я сегодня просидеть в кафе «Раймунд» с прокаженным, мне хотелось сразу вскочить и поскорее умыть руки, не для того, чтобы избежать заражения, а чтобы избавиться от мысли о проказе, мысли, которая пришла ко мне с рукопожатием, а дома я хотела промыть глаза борной, чтоб они не воспалились после созерцания изъеденного лица. И еще перед моим единственным в этом году полетом в Мюнхен — всего на два дня, потому что на больший срок я не могу покидать Унгаргассе, — я заказала такси и слишком поздно заметила, что шофер без носа, мы уже ехали, потому что я успела легкомысленно сказать: «В аэропорт Швехат!», а когда он обернулся спросить, можно ли ему закурить, тут я и увидела; вот так, без носа, мы доехали с ним до Швехата, и там я вышла с чемоданом. Но в холле передумала, отказалась лететь и сейчас же на другом такси поехала обратно. Вечером Малина удивился, что я дома, а не в Мюнхене. Я не могла лететь, то было недоброе предзнаменование: оказалось, мой самолет так и не долетел до Мюнхена, а с опозданием и поврежденным шасси приземлился в Нюрнберге. Не знаю, почему такие люди попадаются мне на пути и почему некоторые все время от меня чего-то хотят. Сегодня явились два француза, чьих фамилий я толком не разобрала, с приветом от знакомых, и просидели у меня до двух часов ночи, не объясняя причин. Я просто не понимаю, почему люди приходят в дом и сидят часами, почему скрывают свои намерения. Возможно, у них и нет никаких намерений, но они не уходят, а я не могу позвонить по телефону. И тогда я радуюсь, что Фрэнсис и Троллоп пока еще у меня, на моем иждивении, они дают мне повод на полчаса выйти из комнаты, потому что им пора получить «китекэт» и мелко нарубленное свежее легкое, после чего они, довольные, разгуливают по квартире, привлекают к себе внимание гостей, наводя беседу на кошачью тему, и понимают, что их присутствие мне полезно.