Ингеборг Бахман
Смерть придет
(Неоконченный рассказ)
Наши бабушки Анна и Элизабет уже много лет как умерли, наши дедушки Франц и Леопольд умерли тоже, кузинам и другим родичам это известно. Мы - большая семья и насчитываем немало смертей и рождений, в том числе даже смерть таких людей, как д-р Кильб, наш врач в Штеттине, и убийство д-ра Беренталя в Хаузене. Наши покойники рассеяны по многим кладбищам, и пусть кое-кто забыл о наших днях Всех святых, о наших Днях поминовения, зато о них всегда вспоминают другие: кузина Лиза и кузина Альвина. В наших крестьянских домах и в наших городских квартирах хранятся альбомы с вклеенными в них фотографиями, там есть и покойники, даже покойники, снятые, когда они еще были в пеленках: наш кузен Эрнст, наш кузен Мотль, одному было двадцать, другому тридцать два - (он породнился с нами благодаря женитьбе), вот в такие годы они погибли, то ли на полях сражений, то ли просто у изгороди из боярышника, настигнутые во время прогулки шальной пулей, - в точности мы не знаем. Наша скорбь неодинакова, и о многих смертях мы даже забыли - тете Мицци, например, пришлось однажды напомнить, что тетя Мария, из другой ветви семьи, уже много лет как умерла, она об этом забыла или просто не взяла в толк, хотя вообще она прекрасно осведомлена обо всем, особенно о смертях и рождениях, в своей бухгалтерии не путается. А еще такую забывчивость позволяли себе Вера и Ангела, и прежде всего Ойген, - они живут в отрыве от семьи и уже почти не обмениваются рождественскими открытками с ее членами, часто путешествуют или находятся в других странах и завели новые семьи, о которых наша семья знает лишь понаслышке.
Наша семья, и это ее единственный очевидный закон, собирается ради покойников, ради астр, свадебных сервизов, ликерных рюмок или столовых приборов в дни свадеб и ради поздравлений, которыми она в определенные дни обременяет почту по случаю родов, крестин, дней рождения, Дня матери. Наша семья берет на вооружение смерти, болезни, пусть бы даже они навсегда оставались ей непонятными.
Наша семья взяла на вооружение смерть Эрнста, который повесился из-за того, что подделал страховой полис, и смерть четырехлетней девочки Рикки, которую захватило ремнями электрической корморезки, она была изувечена и погибла. Наша семья - это не все мы вместе или какая-то ветвь или часть семьи, - это гигантская губка, память, что всасывает в себя все истории и делает из них собственную историю. А в самом низу, в ее влажной глубине, в ее разбухшей памяти сидит каждый из нас, безликий и отъевшийся; так и сидит в своей безликости.
Ибо когда смерть является нам в понятном виде, она дает знать о себе тем, что просто уносит кого-то из нашей семьи. Если в почтовом ящике лежит белый конверт, если в почте "до востребования" мелькает траурная каемка, если в конце обычного письма есть сообщение: "Р. S . Знаешь ли ты, что десять дней назад умер дядя Карл от рака желудка, он терпел ужасные муки, это было избавленьем", то семья вступает в свои права и несколькими волшебными штрихами набрасывает перед нами целую жизнь, жизнь дяди Карла: когда-то он был рабочим в Германии, потом женился на тете Рези, дядя Карл дергал себя за мочку уха, вечерами в трактире играл в карты, запойный пьяница, когда умер дедушка, он на похороны не пошел, без конца ссорился с дядей Хансом - из-за сада, из-за фруктов, у дяди Карла был красивый голос, он играл на лютне, и... и... - и теперь дядя Карл умер, теперь он покоится под астрами, три десятилетия тому назад его почтили набором ликерных рюмок, теперь - минутой молчания, в промежутке между двумя другими делами, двумя письмами откуда-то еще, двумя неподобающими поступками.
Наша семья, живя сама без мерила, без ограничений, мерит жизни людей своим мерилом: кто-то многого добился, кто-то не добился ничего, один - позор для всей семьи, другой - тяжелое бремя, и тайные сообщения, тайные приговоры передаются дальше. Смерть придет, и этому не будет конца. Ведь поскольку людской памяти недостаточно, есть память семьи, косная и ограниченная, но более долгая, более надежная, надежная поневоле в угоду малому бессмертию, длящемуся полвека, позднее и семья забывает про астры для старейших покойников, забывает про куст бука и про уход за ним. В известной мере семья надзирает и за именами, хотя нельзя с определенностью сказать, почему в этой семье допускаются только определенные имена, а другие нет. С этим считаются даже свойственники, их зовут Труда, Петер, Франц, часто Элизабет, часто Штефания, Йозефина, Тереза, причем свое полное имя они вправе произносить только перед властями и во время важных церемоний. Будничное, обиходное имя это Лизи или Лиза, Штеффи, Фини и Рези, а еще Анни, Рози, Эди. Один-единственный раз семейные имена оказались в опасности, когда дядя Петер в 1925 году обручился с барышней, которая называла себя Мэри, а потом еще раз, когда кузен Эрнст во время своего последнего отпуска перед смертью перепугал семью известием, что хочет жениться на девушке по имени Карин из Юльцена под Ганновером. Но эта Карин, которая в 1957 году приехала навестить родных покойного жениха, к концу своего визита влюбилась в одного немецкого курортника с берегов Рейна и укатила с этим парнем, с Вольфом Дитером, обратно в края, где у ее имени более радужные перспективы.
